Татьяна Толстая

Бенедикт натянул валенки, потопал ногами, чтобы ладно пришлось, проверил печную вьюшку, хлебные крошки смахнул на пол – для мышей, окно заткнул тряпицей, чтоб не выстудило, вышел на крыльцо и потянул носом морозный чистый воздух. Эх, и хорошо же! Ночная вьюга улеглась, снега лежат белые и важные, небо синеет, высоченные клели стоят – не шелохнутся. Только черные зайцы с верхушки на верхушку перепархивают. Бенедикт постоял, задрав кверху русую бороду, сощурился, поглядывая на зайцев. Сбить бы парочку – на новую шапку, да камня нету.

И мясца поесть бы неплохо. А то все мыши да мыши – приелись уже.

Если мясо черного зайца как следует вымочить, да проварить в семи водах, да на недельку-другую на солнышко выставить, да упарить в печи, – оно, глядишь, и не ядовитое.

Понятно, если самочка попадется. Потому как самец, его вари, не вари, – он все такой же. Раньше-то не знали, ели и самцов с голодухи. А теперь дознались: кто их поест, – у того на всю жизнь в грудях хрипы и булькотня. И ноги сохнут. И еще волос из ушей прет: черный, толстый, и дух от него нехороший.

Бенедикт вздохнул: на работу пора; запахнул зипун, заложил дверь избы деревянным брусом и еще палкой подоткнул. Красть в избе нечего, но уж так он привык. И матушка, покойница, всегда так делала. В старину, до Взрыва, – рассказывала, – все двери-то свои запирали. От матушки и соседи этому обучились, оно и пошло. Теперь вся их слобода запирала двери палками. Может, это своеволие, конечно.

На семи холмах раскинулся городок Федор-Кузьмичск, родная сторонка, и шел Бенедикт, поскрипывая свежим снежком, радуясь февральскому солнышку, любуясь знакомыми улочками. Там и сям – черные избы вереницами, – за высокими тынами, за тесовыми воротами; на кольях каменные горшки сохнут, или жбаны деревянные; у кого терем повыше, у того и жбаны поздоровей, а иной целую бочку на кол напялит, в глаза тычет: богато живу, голубчики! Такой на работу не пешедралом трюхает, а норовит в санях проехаться, кнутом помахивает; а в сани перерожденец запряжен, бежит, валенками топочет, сам бледный, взмыленный, язык наружу. Домчит до рабочей избы и встанет как вкопанный, на все четыре ноги, только мохнатые бока ходуном ходят: хы-хы, хы-хы.

А глазами так и ворочает, так и ворочает. И зубы скалит. И озирается…

Ай, ну их к лешему, перерожденцев этих, лучше от них подальше. Страшные они, и не поймешь, то ли они люди, то ли нет: лицо вроде как у человека, туловище шерстью покрыто, и на четвереньках бегают. И на каждой ноге по валенку. Они, говорят, еще до Взрыва жили, перерожденцы-то. А все может быть.

Морозец нынче, изо рта парок пыхает, и борода вся заиндевевши. А все равно благодать! Избы стоят крепкие, черные, вдоль заборов – высокие сугробы, и к каждым-то воротам тропочка протоптана. Холмы плавно сбегают вниз и плавно подымаются, белые, волнистые; по заснеженным скатам скользят сани, за санями – синие тени, и снег хрустит всеми цветами, а за холмами солнышко встает и тоже играет радужным светом в синем небе. Прищуришься – от солнышка лучи идут кругалями, поддашь валенком пушистый снег – он и заискрится, словно спелые огнецы затрепетали.

Бенедикт подумал об огнецах, вспомнил матушку и вздохнул: вот из-за тех огнецов и преставилась, сердешная. Ложными оказались.

На семи холмах лежит городок Федор-Кузьмичск, а вокруг городка – поля необозримые, земли неведомые. На севере – дремучие леса, бурелом, ветви переплелись и пройти не пускают, колючие кусты за порты цепляют, сучья шапку с головы рвут. В тех лесах, старые люди сказывают, живет кысь. Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! – а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! – а когтем главную-то жилочку нащупает и перервет, и весь разум из человека и выйдет. Вернется такой назад, а он уж не тот, и глаза не те, и идет не разбирая дороги, как бывает, к примеру, когда люди ходят во сне под луной, вытянувши руки, и пальцами шевелят: сами спят, а сами ходят. Поймают его и ведут в избу, а иной раз для смеху поставят ему миску пустую, ложку в руку вторнут: ешь; он будто и ест, из пустой-то миски, и зачерпывает, и в рот несет, и жует, а после словно хлебом посудину обтирает, а хлеба-то в руке и нет; ну, родня, ясно, со смеху давится. Такой сам ничего делать не может, даже оправиться не умеет: каждый раз ему заново показывай. Ну, если жене или там матери его жалко, она его с собой в поганый чулан водит; а ежели за ним приглядеть некому, то он, считай, не жилец: как пузырь лопнет, так он и помирает.

Вот чего кысь-то делает.

На запад тоже не ходи. Там даже вроде бы и дорога есть – невидная, вроде тропочки. Идешь-идешь, вот уж и городок из глаз скрылся, с полей сладким ветерком повевает, все-то хорошо, все-то ладно, и вдруг, говорят, как встанешь. И стоишь. И думаешь: куда же это я иду-то? Чего мне там надо? Чего я там не видел? Нешто там лучше? И так себя жалко станет! Думаешь: а позади-то моя изба, и хозяюшка, может, плачет, из-под руки вдаль смотрит; по двору куры бегают, тоже, глядишь, истосковались; в избе печка натоплена, мыши шастают, лежанка мягкая… И будто червырь сердце точит, точит… Плюнешь и назад пойдешь. А иной раз и побежишь. И как завидишь издали родные горшки на плетне, так слеза и брызнет. Вот не дать соврать, на аршин брызгает! Право!..

На юг нельзя. Там чеченцы. Сначала все степи, степи – глаза вывалятся смотреть, – а за степями чеченцы. Посреди городка стоит дозорная башня с четырьмя окнами, и во все четыре окна смотрят стражи. Чеченцев высматривают. Не столько они конечно, смотрят, сколько болотную ржавь покуривают да в палочку играют. Зажмет кто-нибудь в кулаке четыре палочки: три длинных, одну короткую. Кто короткую вытянет – тому щелбан. Но бывает, и в окошко поглядывают. Если завидят чеченцев, велено кричать: «Чеченцы! Чеченцы!», тогда народ со всех слобод сбежится, палками в горшки бить начнет, чеченцев стращать. Те и шуганутся подальше.

Раз так двое с юга подступили к городку: старик со старухой. Мы в горшки колотим, топочем, кричим, а чеченцам хоть бы что, только головами вертят. Ну, мы, – кто посмелей, – вышли им навстречу с ухватами, веретенами, кто с чем. Что, дескать, за люди и зачем пожаловали.

– Мы, голубчики, с юга. Вторую неделю идем, совсем обезножили. Пришли менять сыромятные ремешки, может у вас товар какой.

А какой у нас товар. Сами мышей едим. «Мыши – наша опора», так и Федор Кузьмич, слава ему, учит. Но народ у нас жалостливый, собрали по избам кто чего, выменяли на ремешки и отпустили их с Богом. После много о них разговору было: все вспоминали, какие они из себя, да что за сказки рассказывали, да зачем они к нам-то шли.

Анна Зырянова

Сказочные мотивы

в романе Татьяны Толстой «Кысь»

Роман Татьяны Толстой «Кысь» одни воспринимают как социальную утопию, другие - как едкий фельетон. Эстеты от литературы находят в романе нечто в стиле постмодерн. Чуткие к языку определяют жанр романа как лингвистическую фантастику, даже как сказку. Это и понятно. Все герои романа с первых страниц предстают перед читателем сказочными, будто заколдованными существами, которые когда-то должны превратиться в нормальных… Жаль, что не превратятся. «"Жизнь" в романе-сказке Толстой разворачивается по законам жанра: зайцы живут на деревьях, петушиные гребешки растут на головах голубчиков, случаются чудеса, сердца точат червыри» , - пишет Н.Иванова в своей рецензии на «Кысь». Эта абсурдность жизни героев отражается и в сказках, которые главный герой Бенедикт переписывает по долгу своей службы.

Несомненно, один из основных мотивов романа - это переписывание «сказок» главным героем. Бенедикт одержим страстью к чтению. Он не понимает многих слов, не воспринимает метафор и аллегорий, не видит переносного значения слов, но все равно пытается вчитываться в сказки, которые старательно переписывает каждый день. Как отмечет М.Липовецкий, автора интересует «воздействие Слова на “малых сих” Спасает ли Слово - а шире: культура и ее мифы - или только соблазняет и обманывает?» .

Сказочной интонацией пропитан весь роман, к сказке как к праоснове обращает автор своего героя. Современные писатели часто используют разнообразные фольклорные и сказочные мотивы, чтобы придать повествованию бытийный характер, совместить индивидуальное и типовое. Татьяна Толстая в романе «Кысь» не только рисует сказочных героев, наполовину людей, наполовину животных - с рожками, гребешками, хвостами, но и сама сказка появляется на страницах произведения уже с четвертой главы романа, названной «Глаголь» (кстати, названия глав по старославянскому алфавиту отправляет нас в далекое детство со сборником русских народных сказок на каждую букву «старинных» букв). В тексте романа пересказаны сюжеты нескольких известных русских народных сказок: «Колобок», «Курочка Ряба», «Репка», причудливо преломленные в сознании героя.

Так, сказка «Курочка Ряба» для Бенедикта представляется одной из реальных историй жизни Федор-Кузьмичска. «Жили были дед да баба, - строчил Бенедикт, - и была у них курочка Ряба. Снесла раз курочка яичко, не простое, а золотое…» Да, Последствия! У всех Последствия!» - рассуждает Бенедикт о детской сказке, а потом рассказывает историю о том, что «необычные» куры Анфисы Терентьевны были задушены жителями Федоро-Кузмичска только потому, что родились белыми, а не черными. Хотя читатель понимает, что они-то и были совершенно нормальны. Но в этом мире нет места норме. (Здесь, возможно, есть аллюзия к еще одной сказке - «Черной курице» Погорельского, где герой попадает в сказочный мир, который помогает ему понять законы мира реального).

В романе Т.Толстой узнаваемая читателем сказка «раскавычивается» автором, преломляясь через абсурдную действительность художественного мира романа, порождая эффект фантасмагории.

Так и в сказке «Репка», которую с удовольствием вспоминают Бенедикт и его тесть, они видят свои смыслы, абсурдные для читателя. Мышка, по мнению героев, оказывается, не зря помогла всей семье вытащить урожай. Ведь мышь в романе - это еда, которую тяжело было поймать голыми руками на ужин без кота. «Картина у нас выходит такая: коллектив опирается на мышь, как есть она краеугольный камень нашего счастливого бытия. Это я тебе излагаю обчественную науку…» , - заключает тесть. Не случайно охота на мышей становится одной из составляющих жизни героев романа. Во многих русских народных волшебных сказках и сказках о животных мышь также предстаёт сильным существом, но уже не дьявольским созданием, как она представлена в старинных преданиях и приметах, а, наоборот, в роли помощника. И герои романа твердо знают, что без мышей они пропадут. Оттого тесть Бенедикта и называет сказку «Репку» притчей, так как «притча есть руководящее указание в облегченной для народа форме» .

Сказка «Колобок», которую Бенедикт переписывает на работе, сначала кажется ему до ужаса смешной, но потом превращается в ужасно трагическую историю гибели главного героя. «Погиб колобок. Веселый такой колобок. Все песенки пел. Жизни радовался. И вот - не стало его. За что?» - рассуждает с грустью Бенедикт.

Марк Липовецкий в своей рецензии на роман «Кысь» пишет, что «примитивное, азбучное, сознание обнаруживает способность остранять известное, открывая поистине бездонную глубину в банальном… дочитав сказку, и мы не знаем, смеяться ли над идиотом или вместе с ним увидеть в детском сюжете всеобъемлющую (энциклопедическую, по сути) метафору жизни и смерти человеческой» .

Сказочная основа так или иначе проявляется на всех уровнях романа. По Проппу, традиционным для волшебной сказки является мотив запрета, его нарушение непременно ведет за собой кару . В романе это запрет на хранение и чтение печатных книг, якобы зараженных радиацией и опасных для жизни. Мотив выгодной женитьбы превалирует в русских народных сказках - принцесса и полцарства в придачу. В нашем случае это красавица Оленька - дочь Главного санитара, «грозного Кудеяра Кудеярыча», у которого «когти на ногах», что вызывает аллюзию к образам чудовищ из русских сказок - Змея Горыныча или Волка, которые стерегут прекрасных дев.

Образ страшной Кыси - тоже сказочный. «В тех лесах, старые люди сказывают, живет кысь. Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! - а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! - а когтем главную-то жилочку нащупает и перервёт, и весь разум из человека и выйдет» . Несомненно, Кысь - это собирательный образ сказочных мифических существ. Это и вампир (в русской терминологии - упырь), который прокусывает человеческую шею для получения крови, это и оборотень, жестоко терзающий человеческую плоть. Одни исследователи видят в Кыси сочетание всех низменных инстинктов в человеческой душе. Другие же отмечают, что Кысь - прообраз русской мятущейся души, которая вечно ставит перед собой вопросы и вечно ищет на них ответы. Не случайно именно в минуты, когда Бенедикт начинает задумываться о смысле бытия, ему кажется, будто к нему подкрадывается Кысь. Наверное, Кысь - что-то среднее между прообразом русской тоски (а Кысь кричит в романе очень тоскливо, грустно) и человеческим невежеством. В русском человеке эти два качества почему-то очень хорошо сочетаются.

Кыси противопоставлена в романе Княжья Птица Паулин - добро. «А глаза у той Птицы Паулин в пол-лица, а рот человечий, красный. А красоты она таковой, Княжья Птица-то, что нет ей от самой себя покою: тулово белым резным пером укрыто, а хвост на семь аршин, как сеть плетеная висит, как марь кружевная»

Т. Толстая была фактически признана одним из самых ярких авторов нового литературного поколения. На сегодняшний день объем написанного о Толстой в несколько раз превышает объем ее прозы. Интересно, что Толстая поразила читателей не содержанием своих рассказов, а изысканной сложностью и красотой их поэтики. Обращает на себя внимание демонстративная сказочность мира ее произведений.

Главная особенность этого мира в том, что фантастичное здесь плавно переходит в естественное, при этом, правда, теряя символ “чуда”. Чудом же здесь является естественное для читателя. К примеру, в романе “Кысь” “необычные” куры Анфисы Терентьевны были задушены жителями Федоро-Кузмичьска, хотя читатель понимает, что они-то были совершенно нормальны. Фантастические начала, переплетенные с реальностью в “Кыси”, напоминают “Мастера и Маргариту” Булгакова, где мир реальный не отделен от мира фантастического, они – единое целое.

Федор-Кузьмичск неприступен для окружающего мира. В этом слышен отголосок советского общества с железным занавесом. Вместе с тем в “Кыси” есть и реалии современной внутриполитической жизни России (упоминание о чеченцах).

В придуманном же Толстой мире общество находится на примитивном научном уровне. В результате Взрыва повредился сам язык, пропала грамотность, все слова с абстрактным значением и иноземного происхождения искажены. В Федоре-Куэьмичске бытуют древние мифологические представления о мире (вера в лешего, русалку, лыко заговоренное, Рыло, поэтичный миф о Княжьей Птице Паулин).

Аналогию с советскими временами можно увидеть и в образе Кудеяра Кудеярыча, который средь бела дня увозит неведомо куда людей, якобы подлечиться, и который просвечивает людей рентгеновскими лучами.

Но главный герой романа – Бенедикт. Образ его неоднозначен. С одной стороны, Бенедикт – человек молодой, резвый, пытливый, все допытывается, отчего был Взрыв. Иногда задумывается над вопросами философскими, что сразу отличает его от других “голубчиков”, которым нужно, чтобы было только тепло и сытно.

Но от своих размышлений Бенедикт бежит: это не философия, это Кысь ему в спину смотрит. Происхождения по матушке (с университетским образованием) он достойного, по тятеньке – из простых. Тянется к знаниям, ходит на службу в Рабочую избу, переписывает, перебеливает сказки, или поучения, или указы самого Федора Кузьмича. Типичный, кажется, герой русской прозы. И Акакий Акакиевич переписывал, и Лев Николаевич Мышкин был прекрасный каллиграф.

Но, женившись на явно номенклатурной Оленьке, Бенедикт становится зятем Кудеярова, Главного Санитара, и жизнь его понемногу меняется, а с ней раскрываются и новые черты его характера.

Бенедикт в библиотеке тестя узнает истинных авторов хранящихся там книг, но неадекватно понимает смысл классической живописи и литературы и поэтому нелепо систематизирует книги и периодику. Получается, что прерванная культурная традиция не восстановима.

Новый этап нравственной деградации Бенедикта наступает после того, как он прочитал всю библиотеку тестя. Если в первое время пребывания в семье Кудеярова Беня с ужасом отказывался от работы санитара, то теперь он готов к ней.

Книги – главная услада в жизни Бенедикта. Он погружался в чтение полностью, он ненавидел всякого, кто отрывал его от книги. Его не трогали изменения, произошедшие так быстро с его женой, красавицей Оленькой, превратившейся вдруг в оплывшую и капризную бабу, заведшую любовника из перерожденцев, “окотившуюся” странными существами.

Главная проблема романа связана с образом Кыси, неведомого зверька, который подкрадывается к человеку и обрезает ему животворную жилочку. Что это за Кысь и как она выглядит, никто не знает. Никита Иванович говорит, что все легенды о Кыси – результат невежества населения Федора-Кузьмичска. Может быть и так. Некоторые исследователи считают, что Кысь – это сочетание всех низменных инстинктов в человеческой душе. Другие говорят, что Кысь – прообраз русской мятущейся души, которая вечно ставит перед собой вопросы и вечно ищет на них ответы. Не случайно именно в минуты, когда Бенедикт начинает задумываться о смысле бытия, ему кажется, будто к нему подкрадывается Кысь. Наверное, Кысь – что-то среднее между прообразом вечной русской тоски (а Кысь кричит в романе очень тоскливо, грустно) и человеческим невежеством. В русском человеке эти два качества почему-то очень хорошо сочетаются.

Главная проблема “Кыси” – это поиск утраченной духовности, внутренней гармонии, утраченной преемственности поколений. Весьма настойчиво в романе показана нарушенная связь поколений.

Это роман о несостоявшихся ожиданиях и несбывшихся надеждах, которые столкнулись с жестокой реальностью страха за свое благополучие и безудержным стремлением к власти над себе подобными. Это роман о том, что цель, как бы возвышенна она ни была, не может оправдывать средства ее достижения. Это роман о том, что бессмертны чуткость, сострадание, справедливость, честность, душевная зоркость, взаимопомощь, уважение к другому человеку, самопожертвование, даже если эти понятия еще (или уже) недоступны героям романа. Толстая возвращает избалованного и пресыщенного читателя к азбучным истинам, к очевидности законов человеческого бытия. Автор предлагает разгрести наносной снобизм модных рассуждений и умозаключений, увидеть под цветистой пеной глубину и бездонность правды.

(Пока оценок нет)

Сочинения по темам:

1. Многие женские образы в романе “Война и мир” Толстова имеют прототипы в реальной жизни автора. Это, например, Мария Болконская (Ростова),...
2. Комедия «Горе от ума» это и картина нравов, и галерея живых типов, и жгучая сатира, и больше всего комедия. Как...
3. Ленинградский программист Александр Привалов во время отпуска путешествует на машине и направляется к городу Соловец, где у него запланирована встреча....
4. В произведении представлена история 16-летней девушки, говорится и об окружающем ее мире. Главная героиня повести, Глория МакФинн, – обыкновенный подросток....

В двух словах: Сатирический сказ о своеобразном русском избяном «рае», появившемся после Взрыва в ХХ веке. Взрыв разрушил скрепы цивилизации и стал причиной мутации русского языка и самих людей.

Все главы названы буквами старорусского алфавита.

Действие разворачивается в Москве после Взрыва в двадцатом веке. С тех пор прошло более двухсот лет. Столица зовётся по имени главного начальника - Наибольшего Мурзы, сейчас Фёдор-Кузьмичск. Всё у простых голубчиков, благодаря Фёдору Кузьмичу, слава ему: придумал буквы, колесо, мышей ловить, коромысло. За ним малые мурзы стоят, над голубчиками-то.

Многие, кто родился после Взрыва, имеют Последствия: например, полтора лица, или уши по всему телу, или гребешки петушиные, или ещё что. Остались после Взрыва и Прежние - те, кто до него ещё был. Третье столетие уже живут и не стареют. Вон, как матушка Бенедикта: двести тридцать лет прожила, а всё молодая была, пока не отравилась. Истопник главный, что в каждый дом огонь приносит, Никита Иваныч, тоже из Прежних. Он до Взрыва совсем стариком уже был, кашлял всё. А теперь дыхнёт огнём как, так и будет тепло в домах: весь Фёдор-Кузьмичск от него зависит. Бенедикт тоже хотел Истопником стать, да мать настояла, что бы в писцы сын пошёл: у неё ОНЕВЕРСЕТЕЦКОЕ АБРАЗАВАНИЕ было, пусть и Беня грамоту знает. Отец чуть что мать за волосы таскать, «а соседи - ни гу-гу: правильно, муж жену учит».

Бенедикт иной раз допытывался у матушки: отчего да отчего Взрыв был? Да она толком не знала. Будто люди играли да доигрались с АРУЖЫЕМ.

По дороге на работу встречает Бенедикт перерожденцев: «Страшные они, и не поймёшь, то ли они люди, то ли нет: лицо вроде как у человека, туловище шерстью покрыто, и на четвереньках бегают. И на каждой ноге по валенку. Они, говорят, ещё до Взрыва жили, перерожденцы-то».

Но самое страшное - это Кысь: «Пойдёт человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! - а когтем главную-то жилочку нащупает и перервёт, и весь разум из человека и выйдет. Вернётся такой назад, а он уж не тот, и глаза не те, и идёт не разбирая дороги, как бывает, к примеру, когда люди ходят во сне под луной, вытянувши руки, и пальцами шевелят: сами спят, а сами ходят». Правда, Никита Иваныч говорит, что никакой Кыси нет, мол, напридумывали по невежеству.

Ударяют в колотушку - начинается в Избе рабочий день. Бенедикт переписывает на бересте сочинения Наибольшего Мурзы, Фёдора Кузьмича, слава ему. Про Колобка или про Рябу. Или стихи какие. Рисунки рисует Оленька, краса ненаглядная, «в шубку заячью одета, в санях на работу ездит - видно, семья знатная».

Существуют и старые книги, что в Прежние времена печатались. В темноте они светятся, вроде как от радиации. Болезнь, Боже упаси, Боже упаси, может от них быть: как прознают, что голубчик какой книгу старопечатную у себя держит, за ним Санитары на Красных Санях едут. Санитаров все ужасти как боятся: после их лечения никто домой не вернулся. У матери Бени была книга старопечатная, да отец сжёг её.

Ударяют в Колотушку - обед. Все идут в Столовую Избу есть мышиный суп. Сотрудница - страшна голубушка с гребешками петушиными! - обедает вместе с Бенедиктом за столом. Любит искусство она, стихов много знает. Спрашивает про «коня», который упоминается в стихах Фёдора Кузьмича - слово-то незнакомое. Это мышь, наверное, отвечает Бенедикт. Она говорит, что у Фёдора Кузьмича, слава ему, будто разные голоса звучат в разных стихах.

Как-то приехал в Рабочую Избу Фёдор Кузьмич, слава ему. Наибольший Мурза Бене по колено - росточком мал. Оленьке на коленки - прыг! И все внимают, благоговеют. А в Избе как на грех огонь погас - нетути. Послали за Главным Истопником. Фёдор Кузьмич, слава ему, картину свою в Избу подарил - «Демон» называется. Опосля явился Никита Иваныч - огнём хыхнул, чтобы тепло стало. Никого он не боится, а огонёк всегда при нём. Хоть весь блин земной спалить может!

Выходит Указ Наибольшего Мурзы праздновать Новый Год 1 Марта. Бенедикт готовится: ловит дома мышей, потом меняет их на рынке на разные вкусности. Можно мышей и на книги берестовые обменять. Можно за бляшки купить. За бляшками стоят с ночи в очередях - за работу получают. Коль кто заснул - его под микитки возьмут да в конец очереди отволокут. А проснётся - ничего не знают. Ну тут крики, драки, увечья всякие. Потом с полученных бляшек налог государству уплатить, уже в другом окошке.

Да насладиться гостинцами не выходит: уже в избе мерещится Бене, будто бы Кысь подступает. А тут как раз Никита Иваныч стучится в двери - спасает, родимый, от Кыси. Неделю Бенедикт проводит в лихорадке, Новый Год пропускает. Никита Иваныч всё время с ним - готовит еду, ухаживает. Эх, семья нужна Бене, баба. Чтоб на «фелософию» не отвлекаться. Он, правда, ходит к бабам крутиться да кувыркаться. Но это не то.

Тут указ новый выходит: 8 Марта всех баб поздравлять и не колошматить. Бенедикт и поздравляет в этот день всех баб на работе, в том числе и Оленьку, просит её руки и сердца. «Беру» - отвечает лапушка согласием.

Баба с гребешками в гости зовёт. У себя в избе она показывает Бене старопечатную книгу. То, что они переписывают, не Фёдор Кузьмич сочинил, а разные прежние люди - Никита Иваныч рассказал. И нет никакой Болезни от книг-то старых. Перепуганный Бенедикт убегает.

Никита Иваныч надежды возлагает на Беню - мол, матушка образованная была, есть и у сына задатки. Просит его вытесать из дерева какого-то пушкина. Пушкин - наше всё, говорит. Многого Бенедикт не понимает - то словами незнакомыми ругаются эти Прежние, то шутки им не нравятся. А какие игры чудесные есть! Поскакалочки, например. Один в темноте прыгает на других с печи. Сломает кому что, а коли ни на кого не прыгнет, сам расшибётся:

Ежели мне кто член какой повредит, урон тулову причинит,… это не смешно… Но это если мне. А если другому - тогда смешно.

Помаленьку начинает работать Беня над пушкиным-то. Обнаруживается, что у Бени хвостик есть: это что, последствие? У нормального человека его быть не должно. Приходится согласиться отрубить его.

Он знакомится с Оленькиными родителями. Выясняется, что отец её - Главный Санитар. У всего семейства когти, под столом скребут: Последствие такое.

После свадьбы он переезжает в огромный терем к родителям жены. На работу ходить перестал: а зачем? Тесть просвещает его: люди жгут печатные книги от невежества. Теперь Бенедикт пользуется огромной библиотекой старых книг и читает запоем всё подряд. «Илиада», «Попка дурак. Раскрась сам», «Электрическая тяга», «Чёрный принц», «Чиполлино», «Пчеловодство», «Красное и чёрное», «Голубое и зелёное», «Багровый остров» - в его распоряжении. Прочитав все книги, он приходит в ужас: что теперь делать-то?! Наконец замечает жену: неделю куролесит с Оленькой, а потом вновь начинает скучать.

Беня с тестем едет на Санитарных Санях по людям - книги изымать. Одного голубчика Бенедикт нечаянно убивает крюком. Ищет у всех. Отчаявшись, приходит Беня просить у Никиты Иваныча. Но Истопник не даёт книги: азбуку жизненную, говорит, ещё не освоил.

Тесть подбивает Бенедикта совершить революцию. Они убивают Фёдора Кузьмича, слава ему, скидывают тирана. Тесть становится начальником - Генеральным Санитаром, пишет первый указ: «Жить буду в Красном Тереме с удвоенной охраной», «На сто аршин не подходи, кто подойдёт - сразу крюком без разговоров». Город отныне будет величаться его именем. Второй указ о свободах:

… свобода слева… или снова… не разберу.

Решили: будет свобода собраний - по трое, не больше. Бенедикт поначалу хочет разрешить читать голубчикам старопечатные книги, а потом передумывает: небось, листы будут вырывать или книгами кидаться. Неча!

У Оленьки рождается тройня. Один из отпрысков - комок, сразу падает и катится в какую-то щель. Так и пропадает. Бенедикт и тесть ссорятся, зять от Главного Санитара всё отсаживается: пахнет дурно у того изо рта. Тесть в отместку называет Беню Кысью. А ведь и правда: даже хвост у Бени был! И жилочку у человека нащупал!

Генеральный Санитар решает казнить Никиту Иваныча, не нужен более Истопник. Один перерожденец знает, где бензин можно добыть, Санитар из глаз искру от луча пустит - и будет огонь.

Истопника привязывают к пушкину и хотят поджечь. Но он выпускает пламя и сжигает весь Фёдор-Кузьмичск. Бенедикт спасается в яме от пожара и спрашивает: «Вы чего не сгорели-то?» - «А неохота». Никита Иваныч с товарищем из Прежних поднимаются в воздух.

Работы Олега Пащенко

Жанр: Язык оригинала: Год написания: Отдельное издание:

«Кысь» - постапокалиптическая антиутопия Т. Н. Толстой . В романе рассказывается про то, что может произойти с Россией после ядерной войны . Роман насквозь пропитан иронией и сарказмом .

В романе чрезвычайно много просторечных и грубых слов, однако, по мнению автора, ненормативная лексика употребляется весьма нечасто:

Слава богу, это само по себе мало кого взволнует. Дискуссия о том, допустимо ли употребление матерных слов в печатном тексте, закончена. В моём тексте неформальных выражений штуки три. Думала довести это число до четырёх, но решила, что это перебор.

- «Мюмзики и Нострадамус», интервью газете «Московские новости»

Герои романа разговаривают на характерном карикатурном диалекте , изобилующем старинными словами и выражениями, а также заимствованными из разных диалектов русского. Встречается и немало неологизмов, придуманных автором.

Написание

- «Непальцы и мюмзики», интервью журналу «Афиша»

Сюжет

Действие романа происходит после ядерного взрыва, в мире мутировавших растений, животных и людей. В массах прежняя культура отмерла, и только те, кто жил до взрыва (т. н. «прежние »), хранят её. Главный герой романа, Бенедикт - сын «прежней» женщины Полины Михайловны. После её смерти на воспитание Бенедикта берёт к себе другой «прежний» - Никита Иванович. Он пытается приучить его к культуре, но безрезультатно.

Образ Кыси - некоего страшного существа, - проходит сквозь весь роман, периодически возникая в представлении и мыслях Бенедикта. Сама Кысь в романе не фигурирует, вероятно, являясь плодом воображения персонажей, воплощением страха перед неизвестным и непонятным, перед тёмными сторонами собственной души. В представлении героев романа Кысь невидима и обитает в дремучих северных лесах.

«Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! - а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! - а когтем главную-то жилочку нащупает и перервёт, и весь разум из человека и выйдет».

Награды

Ссылки

Примечания

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Кысь" в других словарях:

Кысь Обложка 2007 года работы Олега Пащенко Жанр: Роман

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Толстая. Татьяна Толстая … Википедия

Эту статью следует викифицировать. Пожалуйста, оформите её согласно правилам оформления статей … Википедия

National Anthem of the Udmurt Republic - Шунды сиос ӝуато палэзез English: National Anthem of the Udmurt Republic Regional anthem of Udmurt Republic Lyrics T. G. Vladikin / A. A. Sheptalin Music German Korepanov / Alexander Korepanov Adopted … Wikipedia

Гимн Удмуртской Республики Гимн Удмуртской Республики Автор слов Т.Г. Владыкина и А.А. Шепталин Композитор Г.А. Корепанов, адаптация А.Г. Корепанова Страна … Википедия

Татьяна Никитична Толстая - Писатель, публицист, телеведущая Татьяна Никитична Толстая родилась 3 мая 1951 г. в Ленинграде (ныне - Санкт Петербург) в литературной семье. Является внучкой по одной линии - писателя Алексея Толстого и поэтессы Наталии Крандиевской … Энциклопедия ньюсмейкеров

Tatiana Tolstaya - Tatyana Tolstaya durante una conferencia Nacimiento 3 de mayo de 1951 (60 años) San Petersburgo, URSS … Wikipedia Español