Под школу Глюка был отведен дом № 11 по ул. Маросейка , принадлежавший не оставившему наследников боярину В. Ф. Нарышкину . В цар­ском указе от 25 февраля 1705 года говорилось, что школа открывается для «общие всенародные пользы», для обучения детей «всякого служи­лого и купецкого чина людей… которые своею охотою приходить и в тое школу записываться станут». Чуть позже пастор Глюк добился присвоения своей школе статуса гимназии. По его замыслу, она должна была готовить не просто государственных служащих со знанием языков, а мыслящих, образованных людей, готовых продолжить образование в европейских университетах. Для своей школы он составил учебники на русском языке, пригласил иностранных учителей. Но 5 мая 1705 года он неожиданно умер, был похоронен на старом немецком кладбище в Марьиной роще (не сохранилось). После смерти Глюка в гимназии изучались лишь иностранные языки, а в 1715 году она была и вовсе закрыта. За время её существования было обучено 238 человек.

Глюк принимал участие и в делах московской евангелической общины: в 1704 году он также был избран третейским судьей для разбора споров, возникших среди членов общины. В Москве он занимался также переводами на русский язык Нового Завета и лютеранского катехизиса, а также составил одну из первых русских грамматик. Новый перевод Библии на русский язык был утрачен после смерти пастора.

Семья

Глюк был женат на Христине Рейтерн (ум. 29 сентября 1740 года) и имел 2 сыновей и 4 дочерей:

К дочерям Глюка императрица Екатерина относилась как к родным сёстрам и, щедро жалуя их, помогла им занять почётное место в обществе .

В родословцах остзейского дворянства одна из дочерей пастора Глюка, именем Маргарита, показана женой последовательно двух братьев фон Фитингоф .

Напишите отзыв о статье "Глюк, Эрнст"

Примечания

Литература

• Астафьев Н. А. Опыт истории Библии в России в связи с просвещением и нравами, СПб., 1892; RGG, Bd. 2, S. 1629-30.
• «Mach dich auf und werde licht - Celies nu, topi gaiss» - Zu Leben und Werk von Ernst Glück (1654-1705). Akten der Tagung anlässlich seines 300. Todestages vom 10. bis 13. Mai 2005 in Halle (Saale). Herausgegeben von Schiller, Christiane / Grudule, Mara. Wiesbaden, Harrasowitz, 2010.

Лютеранство в Москве Церкви Духовенство Образование Благотворительность Персоналии Разное

Отрывок, характеризующий Глюк, Эрнст

Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C"est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей, есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.

12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир, [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.

11. В этом здании, которое в начале 18 века принадлежало боярам Нарышкиным (родственникам Петра I ), была открыта первая в России классическая гимназия Пастором Глюком. Позже здесь обосновалась Елизаветинская гимназия.

Елизаветинская гимназия

Елизаветинская гимназия была открыта на средства Романовой Елизаветы Федоровны - российской княгини немецкого происхождения. Елизавета родилась в 1864 году в немецком городе Дармштадте. В 1884 году она вышла замуж за великого князя Сергея Александровича (1857-1905), брата императора Александра III (1845-1894), и стала великой княгиней Елизаветой Федоровной. Гимназия была основана в 1880 году для воспитания для детей-сирот, оставшихся после окончания русско-турецкой войны 1877-1878 годов. В 1884 году при нем был открыт пансион-гимназия для девочек, лишившихся отцов. В 1887 году этой гимназии было присвоено имя Елизаветинской. Помимо 70 девочек-сирот Дома воспитания в начале 20 века в гимназии обучалось и большое количество девушек, живших в семьях. Елизаветинская гимназия содержалась на благотворительные средства, в том числе - пожертвования от многочисленных концертов композиторов А.Г. Рубинштейна и П.И. Чайковского. Для строительства дополнительного здания Елизаветинской женской гимназии в Большом Казенном переулке у домовладелицы Лазаревой был куплен земельный участок. Для разработки проекта здания и руководства строительством был приглашен художник-архитектор И. И. Рерберг (1869 - 1932 гг.), впоследствии ставший заслуженным деятелем науки и техники РСФСР, автором и строителем Киевского вокзала в Москве, здания Центрального телеграфа и многих других проектов. В 1911 - 1912 году было построено четырехэтажное здание гимназии с фасадом в классическом стиле. В гимназии имелась своя домовая церковь, кладовые, кухня, столовая, а также квартиры для администрации и обслуживающего персонала. 16 августа 1912 года начался учебный год в новом здании Елизаветинской женской гимназии. При ней по-прежнему оставался пансион, в котором жили 70 воспитанниц, всего в 14 классах гимназии обучалось около 600 человек. Обучение в гимназии было платным - 300 рублей в год - сумма по тем временам доступная лишь богатому сословию. Елизаветинская гимназия славилась блестящими педагогами, такими как А.Н. Возницына - первая начальница гимназии; М.Н. Покровский - известный историк, заместитель Луначарского; С.Г. Смирнов - выдающийся словесник. В гимназии работали высокообразованные и талантливые учителя, из состава которых вышли такие научные работники как действительные члены и члены-корреспонденты Академии Педагогических наук В.Н. Корнилов, А.А. Рыбников, Д.Д. Галанин, профессора А.М. Васютинский, В.П. Болтолон. При женской гимназии кроме штатных работало много служащих, которые бесплатно предлагали свои услуги - врачи, юристы, преподаватели искусств, танцев, музыки. Подобного рода служба считалась государственной и всегда вознаграждалась чинами и знаками отличия. Учебный процесс в гимназии был настолько хорошо поставлен и общепризнан, что ряд высших учебных заведений того времени, как например Высшие женские курсы, принимали выпускниц Елизаветинской гимназии без конкурса. После революции 1917 года бывшая Елизаветинская гимназия стала трудовой школой №64 городского района и было введено совместное обучение. С 1922 года школа стала школой второй ступени № 34 Бауманского района Москвы. Здесь трудилась целая плеяда талантливых учителей: И.В. Митрофанов - первый директор школы; Т.В. Зырянова - учитель русского языка, К.Х. Маньков, А.К. Маньков. В разные годы в школе преподавали талантливые педагоги, ставшие широко известными педагогической науке: авторы учебников - профессора В.Ф. Капелькин, В.А. Крутецкий, В.С. Грибов, А.П. Аверьянов, А.И. Никитюк, В.Е. Туровский; заслуженные учителя РСФСР А.Т. Мостовой, Н.И. Гусятникова. В школе была организована художественная студия, из которой вышли в дальнейшем такие художники и деятели искусств как заслуженный деятель искусств РСФСР А.М. Михайлов, художники братья Фроловы, член Союза архитекторов и живописец Ю.С. Попов. С 1930 года школа стала называться школой фабрично-заводского обучения № 30. В школе работала типография, где учащиеся обучались полиграфическому и печатному делу. В 1936 году школе присваивается номер 330. В этом году значительно увеличилось число учащихся - до 1200 человек, что заставило надстроить еще один - пятый этаж. В 1943 году школа стала мужской гимназией. В 1962 году школа №330 одна из немногих получила право на углубленное изучение математики. Сейчас специализацией школы является углубленное изучение физики, математики и информатики.

Гимназия Глюка

При в этом здании была открыта гимназия Глюка. Вот как в "Курс русской истории" описывает эту гимназию - " Так туманно занималась заря русского школьного просвещения. Своеобразным эпизодом в ходе этого просвещения является школа Глюка. Саксонец родом, энтузиастический педагог и миссионер, получивший хорошее филологическое и богословское образование в немецких университетах, он пастором отправился в Лифляндию, в городок Мариенбург, выучился по-латышски и по-русски, чтобы перевести Библию прямо с еврейского и греческого текста для местных латышей, а для русских, живших в Восточной Лифляндии, с малопонятного им славянского на простой русский язык, хлопотал о заведении латышских и русских школ и для последних переводил на русский язык учебники. В 1702 г. при взятии Мариенбурга русскими войсками он попал в плен и был препровожден в Москву. Тогдашнее московское ведомство иностранных дел нуждалось в толмачах и переводчиках и добывало их всякими путями, приглашало на свою службу иноземцев или поручало им обучать русских иноземным языкам. Так, в 1701 г. директор школы в Немецкой слободе Швиммер был приглашен Посольским приказом на должность переводчика, и ему поручено было обучить языкам немецкому, французскому и латинскому 6 подьяческих сыновей, предназначенных служить переводчиками в этом приказе. И пастору Глюку, помещенному в слободе, отдано было для обучения языкам несколько учеников Швиммера. Но когда обнаружилось, что пастор может обучать не только языкам, но и "многим школьным и математическим и философским наукам на разных языках", ему в 1705 г. устроили в самой Москве целое среднее учебное заведение на Покровке, "гимназию", как она называется в актах. Петр оценил ученого пастора, в доме которого, замечу мимоходом, жила schones Madchen von Marienburq, как звали местные обыватели ливонскую крестьянку, впоследствии императрицу Екатерину 1. На содержание школы Глюка назначено было 3 тысячи рублей, около 25 тысяч на наши деньги. Глюк начал дело пышным и заманчивым воззванием к русскому юношеству, "аки мягкой и всякому изображению угодной глине"; воззвание начинается словами: "Здравствуйте, плодовитые, да токмо подпор и тычин требующие дидивины!" Тут же была напечатана и программа школы с перечнем преподавателей, все выписных из-за границы: учредитель вызывался обучать географии, ифике, политике, латинской риторике с ораторскими упражнениями, философии картезианской, языкам -- французскому, немецкому, латинскому, греческому, еврейскому, сирскому и халдейскому, танцевальному искусству и поступи немецких и французских учтивств, рыцарской конной езде и берейторскому обучению лошадей. По сохранившимся и недавно изданным документам, идущим с начала 1705 г.; когда школа была утверждена указом, можно составить довольно обстоятельную историю этого любопытного, хотя и недолговечного общеобразовательного заведения. Ограничусь лишь немногими чертами. По указу школа предназначалась для бесплатного обучения разным языкам и "философской мудрости" детей бояр, окольничьих, думных и ближних и всякого служилого и купецкого чина людей. Глюк приготовил для своей школы на русском языке краткую географию, русскую грамматику, лютеранский катехизис, молитвенник, изложенный плохими русскими стихами, и ввел в преподавание руководства к параллельному изучению языков чешского педагога XVII в. Коменского, из которых Orbis pictus, Мир в лицах, обошел чуть ли не все начальные школы Европы. По смерти Глюка в 1705 г. "ректором" школы стал один из ее учителей, Паус Вернер; но за его "многое неистовство и развращение", за продажу школьных учебников в свою пользу ему от школы было отказано. Глюку предоставлено было приглашать учителей из иноземцев, сколько ему понадобится. В 1706 г. их было 10; они жили в школе на казенных меблированных квартирах, образуя застольное товарищество; кормила их за особое вознаграждение вдова Глюка; сверх того они получали денежное жалованье со столовыми от 48 до 150 рублей в год (384--1200 рублей на наши деньги); при этом все просили прибавки. Кроме того, при школе полагались слуги и лошади. Из пышной программы Глюка преподавались на деле только языки -- латинский, немецкий, французский, итальянский и шведский, учитель которого преподавал и "гисторию", сын Глюка готов был излагать и философию всем охотникам "феологских сладостей", если таковые найдутся, а учитель Рамбур, танцевальный мастер, вызывался преподавать "телесное благолепие и комплементы чином немецким и французским". Курс состоял из трех классов: начального, среднего и верхнего. Ученикам обещано было важное преимущество: окончившим курс "в службу неволею взятья не будет", будут они приниматься на службу, когда пожелают, по состоянию и искусству. Школа объявлена была вольной: в нее записываются "своею охотою". Но принцип академической свободы скоро разбился о научное равнодушие: в 1706 г. в школе было только 40 учеников, а учителя находили, что можно прибавить еще 300. Тогда недоросли, дети "знатных чинов", в науке не состоящие, были оповещены указом, чтоб "они привожены были в тое школу безо всякого отбывательства и учились на своих довольствах и кормах". Но эта мера, кажется, не пополнила школы до желаемого комплекта. В первое время среди ее учеников являются князь Барятинский, Бутурлин и других знатных людей дети на своем содержании; но потом в школу вступают все люди с темными именами и большею частью в "кормовые ученики", на казенные стипендии в 90--300 рублей на наши деньги. Вероятно, это были в большинстве сыновья приказных людей, учившиеся по распоряжению начальства их отцов. Состав учащихся был очень пестр: в нем встречаются дети беспоместных и безвотчинных дворян, майоров и капитанов, солдат, посадских людей, вообще люд недостаточный; один ученик, например, жил на Сретенке у дьякона, нанимал угол со своею матерью, а отец его был солдат; учеников "безжалованных", своекоштных было меньшинство. В 1706 г. установлен был штат в 100 учеников, которым "давать жалованье определенное", увеличивая его с переходом в высший класс, "дабы охотнее учились, и в том стараться как возможно, чтобы поспешно учились". Для учеников, живших далеко от училища, учителя просили устроить общежитие, построив на школьном дворе 8 или 10 малых изб. Ученики считались своего рода корпорацией: их коллективные челобитья начальство принимало во внимание. В канцелярских бумагах немного указаний на ход преподавания в школе; но по указу о ее учреждении записавшиеся в нее могли учиться, "каких наук кто похочет". Очевидно, и тому времени не чужда была идея предметной системы. Школа не упрочилась, не стала постоянным заведением: ученики ее постепенно расползались, переходили кто в славяно-греко-латинскую академию, кто в медицинскую школу при московском военном госпитале, устроенном в 1707 г. на реке Яузе под руководством доктора Бидлоо, племянника известного лейденского профессора; иные были командированы для дальнейшей науки за границу или пристроились в московской типографии; многие из помещичьих детей самовольно разъехались по деревням, т.е. бежали, соскучившись по матерям и сестрам. В 1715 г. последние учителя, оставшиеся в школе, были переведены в Петербург, кажется, в открывавшуюся тогда морскую академию. После о школе Глюка вспоминали как о смешной затее мариенбургского пастора, бесполезность которой заметил, наконец, и Петр. Гимназия Глюка была у нас первой попыткой завести светскую общеобразовательную школу в нашем смысле слова. Мысль оказалась преждевременной: требовались не образованные люди, а переводчики Посольского приказа, и училище Глюка разменялось на школу иностранных корреспондентов, оставив по себе смутную память об "академии разных языков и кавалерских наук на лошадях, на шпагах" и т.п., как охарактеризовал школу Глюка князь Б. Куракин. После этой школы учебным заведением с общеобразовательным характером оставалась в Москве только греко-латинская академия, рассчитанная на церковные нужды, хотя еще не утратившая всесословного состава. Брауншвейгский резидент Вебер, в 1716 г. уже не заставший школы Глюка, очень одобрительно отзывается об этой академии, где училось до 400 студентов у ученых монахов, "острых и разумных людей". Студент высшего класса, какой-то князь, сказал Веберу довольно искусную, заранее выученную латинскую речь, состоявшую из комплиментов. Любопытно его же известие о математической школе в Москве, что преподаватели в ней -- русские, за исключением главного из них, англичанина, превосходно обучившего многих молодых людей. Это, очевидно, знакомый уже нам эдинбургский профессор Фарварсон. Значит, заграничные учебные посылки не были совсем безуспешны, дали возможность снабдить школу русскими преподавателями. Но успехи добывались нелегко и небезгрешно. Заграничные ученики своим поведением приводили в отчаяние приставленных к ним надзирателей; учившиеся в Англии нашалили так, что боялись воротиться в отечество. В 1723 г. последовал одобрительный указ, приглашавший шалунов безбоязненно воротиться домой, во всем их прощавший и милостиво обнадеживавший в безнаказанности, обещавший даже награды "жалованьем и домами"."

В славные времена царствования Петра Великого в центре Москвы на Покровке, на ул. Маросейка, д. 11, во дворце боярина В. Н. Нарышкина, около церкви Николы, что у Столпа, открыли среднее учебное заведение, которое в документах называлось «гимназия». В 1703 году царь назначил начальником вновь учрежденной школы при семи учителях Эрнста Глюка, в историю это учебное заведение вошло под названием «гимназия Э. Глюка». В царском указе от 25 февраля 1705 года говорилось, что школа открывается для «общия всенародныя пользы», для обучения детей, «всякого служилого и купецкого чина... которые своею охотою приходить и в ту школу записываться станут». Немного ранее, а именно в 1702 году, при взятии Мариенбурга русскими войсками, пастор Глюк - саксонец, «энтузиастический педагоги миссионер, получивший хорошее филологическое и богословское образование в немецких университетах», выучивший латышский и русский языки - был взят в плен и препровожден в Москву. Здесь обнаружилось, что пастор Глюк, помещенный в Немецкой слободе и получивший несколько учеников для обучения иностранным языкам, может обучать не только языкам, но и «многим школьным и математическим и философским наукам на разных языках». Вскоре ему было разрешено открыть гимназию - «большую школу».

На содержание гимназии Глюка назначено было 3 тыс. рублей. Глюк, как пишет В. О. Ключевский, начал дело пышным и заманчивым воззванием к русскому юношеству, «аки мягкой и всякому изображению угодной глине», воззвание начинается словами: «Здравствуйте, плодовитые, да токмо подпор и тычин требующие дидивины!» В основу общеобразовательной школы - гимназии Глюка - была положена западноевропейская гимназическая программа. Здесь обещали обучать географии, ифике, политике, латинской риторике с ораторскими упражнениями, философии деятельной и картезианской, языкам - французскому, немецкому, латинскому, греческому, еврейскому, сирийскому и халдейскому, танцевальному искусству и поступи немецких и французских учтивств, рыцарской конной езде и берейторскому обучению лошадей. По указу школа предназначалась для бесплатного обучения разным языкам и «философской мудрости» детей бояр, окольничьих, думных и ближних и всякого служилого и купецкого чина людей.

Глюк приготовил для своей школы на русском языке краткую географию, русскую грамматику, лютеранский катехизис, молитвенник, изложенный плохими русскими стихами, составил славяно-латино-греческий словарь. Для обучения языкам Глюк использовал свои переводы учебных книг великого чеха Яна Амоса Коменского «Преддверие», «Открытая дверь языков», «Мир чувственных вещей в картинках», по которым учились дети по всей Европе. Учителями в школе были в основном приглашенные иностранцы, в 1706 году их было 10 человек. Они жили в школе на казенных меблированных квартирах. При школе полагались слуги и лошади. Однако широкие общеобразовательные замыслы организаторов гимназии не были осуществлены. После смерти Э. Глюка в мае 1705 года школа стала разноязычной: в ней изучались на деле только языки - латинский, немецкий, французский, итальянский и шведский - и лишь некоторые из предметов. Курс состоял из трех классов: начального, среднего и верхнего. Школа объявлена была вольной: в нее записываются «своею охотою». Но добровольных учеников было мало: в 1706 году - 4» человек, а учителя находили, что можно прибавить еще 300. В 1706 году установлен был штат вюо учеников, с определенным жалованьем, увеличивающимся по мере перехода в высший класс. Некоторые ученики были на собственном содержании, основная же масса поступала в «кормовые ученики», на казенные стипендии. Состав учащихся был очень пестрым: здесь учились «дети беспоместных и безвотчинных дворян, майоров и капитанов, солдат, посадских людей». Интересно отметить, что для учеников, которые жили далеко от училища, учителя просили устроить общежитие, построив на школьном дворе 8 или 10 малых изб.

Гимназия Глюка не упрочилась, не стала постоянным заведением: ученики ее постепенно рассеивались, переходили кто в Славяно-греко-латинскую академию, кто в медицинскую школу при московском военном госпитале, устроенном в 1707 году на реке Яузе; некоторые были отправлены для учебы за границу. С 1711 года школой руководил (надзирал) Федор Поликарпович Поликарпов-Орлов. В это время в ней работали четыре учителя, которые обучали немецкому, шведскому, французскому и итальянскому языкам. В 1715 последние учителя, оставшиеся в гимназии, были переведены в Петербург, а школа закрылась. За время ее существования было обучено 238 человек.

Несостоявшаяся гимназия Глюка была самой первой попыткой завести в Москве светскую общеобразовательную школу в общем смысле слова. Идея оказалась преждевременной, считает историк Василий Осипович Ключевский. Требовались не образованные люди, а переводчики Посольского приказа. Именно поэтому и произошла такая перестройка: из гимназии европейского типа - в профессиональную школу иностранных языков. Такова совсем короткая судьба самой первой московской гимназии, открытой в начале XVIII века.

Книжная лавка ГЛК

Часы работы в январе: среда, четверг - с 15 до 19 часов

Квитанция на оплату.

Эрнст Глюк (Gluk) — (1652-1705), немецкий пастор, богослов и педагог. С начала 1670-х гг. был проповедником в Лифляндии. Перевел на латышский язык Библию, лютеранский катехизис, составил азбуку для латышских детей. Ему принадлежит перевод Библии на русский язык (в протестантском варианте). Ему принадлежат первые опыты (за сто лет до Ломоносова и Тредиаковского) в области русского стихосложения.

Эрнест Глюк родился 10 ноября 1652 года в Веттин близ Магдебурга (Саксония). Сын пастора, сам он изучал теологию в Вютенбергском и Лейпцигском университетах. Много времени Глюк уделял и изучению восточных языков. Молодым человеком в 1672 году он оказался в Лифляндии, в Берземе, где намеривался вести проповедническую деятельность. Общение со старообрядцами позволило Г. более ясно представить себе специфику рус. церковно-богослужебных книг.

Момент был выбран удачно. В 1672 году начинается самостоятельное правление шведского короля Карла XI (Видземе в то время принадлежала шведской короне), ознаменование и расцвет абсолютизма.
В 1673 году король приглашает Иоганна Фишера (1633-1705), до того работавшего в Германии, стать суперинтендантом (духовное лицо стоящее во главе округа) Видземе. В это время усиливалась активность лютеранских кругов, выступающих с широкой программой культурной деятельности, направленной и на религиозное просвещение. Особое значение приобретает задача быстрого и надежного перевода Библии. Фишер получает от шведских властей большую сумму в 7500 талеров для перевода Библии на латышский и эстонский языки. В 1675 году в Риге организуется типография во главе с Вилькеном. В этих условиях естественно было обратить внимание на теолога Глюка, который, приехав в Лифляндию, в течении пяти лет упорно изучал латышский язык. Но, видимо, в это время сам Глюк не был готов к выполнению этой задачи. Интересно, что слабым местом оказалась не знание латышского языка, но библейская экзегеза (толкование Библии), связанная с конкретным знанием древнееврейского и греческого языков. Именно этим был вызван отъезд Глюка в Германию, где он в Гамбурге у известного востоковеда Эзарда изучает древни языки. В 1683 году он возвращается в Лифляндию, в Ригу. С этого года он пастор в гарнизоне Даугавгривской крепости, с 1683 по 1702 года – в Алуксне (с 1687 года также пробст в Кокнесе). Но еще в 1681 году он принимает решение переводить Библию. Теперь Глюк был уже готов к выполнению этой задачи. За год до этого он перевел Большой катехизис.

Глюк полностью оправдал возлагавшиеся на него в связи с переводом Библии надежды. Начав работу в 1680 году он уже в 1683 году окончил перевод Нового завета, а в 1692 – дополнительная книга аспокрифоф. В 1694 году было закончено полностью печатание этого издания, и тогда же появился указ шведского короля о распространение латышской Библии. Книга была напечатана в количестве 1500 экземпляров, шестая часть их (250) была бесплатно роздана церквям, школам и важным персонам, остальные поступили в продажу. Само издание латышской Библии носило исключительный характер. Книга, напечатанная в рижской типографии Вилькена, насчитывала 2500 страниц, ничего подобного не печаталось в Латвии ни до этого, ни после (если не считать новых изданий Библии) – плоть до начала ХХ века.

Существенно, что Глюку помогали два студента – Витенс и Клемкенс.
Переводчикам было предоставлено особое помещение, выделялось продовольствие, их снабжали бумагой. Работа была организована рационально и протекала, видимо, без серьезных проблем.

Глюк в целом удачно выполнил свою задачу – и в плане аутентичности латышского текста к оригиналу, и в плане лингвистической точности. Перевод Библии на латышский язык был подвигом и главным делом жизни Глюка, для которого жизнь и труд существовали слитности. Просветительная деятельность Глюка не ограничивалась только переводом Библии. Известно, что в Алуксне, где он был пастором, им были организованы латышские школы, воспитанников которых он в качестве учителей посылал в церковные приходы, где он был пробстом. В эти же годы Эрнест Глюк создал одну русскую школу, одну немецкую, и несколько других школ.

В Мариенбурге в его доме жила в качестве воспитанницы (приемной дочери) или няньки детей Марта Скавронская, будущая жена Петра I и будущая русская царица Екатерина I.

Начинается Северная война. Русские войска входят на территорию Лифляндии, и начинают завоевывать замки. 6 января 1703 года плененный в Мариенбургу (Алуксне) и перевезенный в Псков, Глюк оказывается в Москве. Куда был направлен Б. П. Шереметьевым, и вскоре возглавляет школу Швимера в Новонемецкой слободе.

О московской жизни Глюка известно довольно много. Первые недели были тревожными. Глюка содержали как пленного на подворье костромского Итатьсвского монастыря (в Китай городе). Подьячему Т. Шишляеву предписывалось усиленно оберегать арестанта. Сам же Глюк поступил в ведение разрядного, а через две недели – Посольского приказа, «для государева дела». Указывалось при этом, что он «умеет многим школьным, математическим, и философскими науками на различных языках». Вторая московская «прописка» Глюка – немецкая слобода, двор пастора Фагеция. Здесь он был поселен (с конца января 1703 года) без караула, но под расписку пастора.

В феврале ему отдают, в научение первых русских учеников – троих братьев Вяселовских. Их велено было учить «с прилежным радением» , чтобы их научить не в продолжительном времени «немецкому, латинскому и другим языкам».

Третий и последний московский адрес Эрнеста Глюка , с которым в наибольшей степени связана его просветительная деятельность. На Покровке, где была открыта школа, в которой Глюк стал директором. Набираются учителя из среды московских и приезжих немцев, среди них и верный ученик и помощник Глюка, многому у него научившийся – Паулс.

В 1703 году школа становится первой московской гимназией (прекратила свое существование в 1715 году).
В школе Глюк переводит на русский язык Новый завет, лютеранских катехизис с ритуалом, молитвенник в рифмованных стихах. Сам Глюк так же писал стихи.

Глюк разрабатывает русскую азбуку для школ.

5 мая 1705 года Глюк умирает. Он был похоронен на старом немецком кладбище, недалеко от Марьиной рощи.

Вдова Глюка в 1711 году получила пенсию и была отпущена в Ригу.

В Сентябре 1741 года, советник коллегии Лифляндских и Эстляндских дел Эрнест Готлиб Глюк подал в Сенат челобитье о выдаче ему и потомкам его диплома на дворянство и герба.

Челобитчик самолично показал в Геролъдмейстерской Конторе, что ему от роду 43 года, что он природный Лифляндец и родился в Лифляндии, в крепости Мариенбурге. А отец его, Эрнест Глюк , был в этой крепости „препозитусом», и в прошлом-де 704 году, в бытность свою в Москве, умре. А мать его, „Крестина, была фон-Рекстернова роду, Лифляндскаго шляхетства». „И оной матери его, челобитчика, по указу Е. И. В. Императора Петра Великаго, за службу упомянутаго отца его, определено было денежнаго жалования его по 300 рублев повсягодно, да в общее владение с зятем его, контр-адмиралом Никитою Петровичем Вильбоим, в Лифляндии, в Дерптском уезде, деревня Айя, в которой, в прошлом 1740 году, оная мать челобитчика Крестина умре».

Эрнесту Готлибу Глюку проектирован был такой герб: „Золотой крылатый шар; на шаре стоящее Счастие или Фортуна».

Изготовленные герб и диплом почему-то не были конфирмованы, и только в 1781 году Сенат положил следующую резолюцию: „1745 года Марта 15 дня велено было сочиненный Глюку диплом предложить к подписанию Ея Императорскаго Величества, когда она изволит быть в Сенатe. А как на нынешнее время оной диплом уже не служит, то оное дело и отдать в Архив».

Myзeй Библии был oткpыт 18 нoябpя 1990 гoдa. Eгo фoнды cocтaвляют бeз мaлoгo 300 библий, дyxoвнaя литepaтypa, cбopники xopaлoв и пpoпoвeдeй и дpyгиe издaния peлигиoзнoгo xapaктepa нa лaтышcкoм и дpyгиx языкax, в тoм чиcлe фaкcимильныe издaния Библии в пepeвoдe Э.И.Глюкa. Ocнoвнaя экcпoзиция мyзeя пocвящeнa Эpнcтy Иoгaннy Глюкy (1654-1705), кoтopый в 1682-1702 гoдax был пacтopoм Aлyкcнeнcкoй oбщины и вoшeл в иcтopию кaк пepeвoдчик пepвoй Библии, издaннoй нa лaтышcкoм языкe. Библию oтпeчaтaли в 1694 гoдy в Pигe, в типoгpaфии Bилкeнa, в 1500 экзeмпляpax. Opигинaл Библии xpaнитcя в Aлyкcнeнcкoм цepкви.

Дyбы Глюкa нaxoдятcя pядoм c бывшим пacтopcким пoмecтьeм. Эти дepeвья пacтop Aлyкcнeнcкoй oбщины Э.И.Глюк пocaдил в 1685 гoдy, зaвepшив пepeвoд Hoвoгo Зaвeтa, и в 1689 гoдy - пo oкoнчaнии пepeвoдa Beтxoгo Зaвeтa. Boзлe дyбoв ycтaнoвлeн пaмятный кaмeнь.

Так туманно занималась заря русского школьного просвещения. Своеобразным эпизодом в ходе этого просвещения является школа Глюка. Саксонец родом, энтузиастический педагог и миссионер, получивший хорошее филологическое и богословское образование в немецких университетах, он пастором отправился в Лифляндию, в городок Мариенбург, выучился по-латышски и по-русски, чтобы перевести Библию прямо с еврейского и греческого текста для местных латышей, а для русских, живших в Восточной Лифляндии, с малопонятного им славянского на простой русский язык, хлопотал о заведении латышских и русских школ и для последних переводил на русский язык учебники. В 1702 г. при взятии Мариенбурга русскими войсками он попал в плен и был препровожден в Москву. Тогдашнее московское ведомство иностранных дел нуждалось в толмачах и переводчиках и добывало их всякими путями, приглашало на свою службу иноземцев или поручало им обучать русских иноземным языкам. Так, в 1701 г. директор школы в Немецкой слободе Швиммер был приглашен Посольским приказом на должность переводчика, и ему поручено было обучить языкам немецкому, французскому и латинскому 6 подьяческих сыновей, предназначенных служить переводчиками в этом приказе. И пастору Глюку, помещенному в слободе, отдано было для обучения языкам несколько учеников Швиммера. Но когда обнаружилось, что пастор может обучать не только языкам, но и "многим школьным и математическим и философским наукам на разных языках", ему в 1705 г. устроили в самой Москве целое среднее учебное заведение на Покровке, "гимназию", как она называется в актах. Петр оценил ученого пастора, в доме которого, замечу мимоходом, жила schones Madchen von Marienburq, как звали местные обыватели ливонскую крестьянку, впоследствии императрицу Екатерину 1. На содержание школы Глюка назначено было 3 тысячи рублей, около 25 тысяч на наши деньги. Глюк начал дело пышным и заманчивым воззванием к русскому юношеству, "аки мягкой и всякому изображению угодной глине"; воззвание начинается словами: "Здравствуйте, плодовитые, да токмо подпор и тычин требующие дидивины!" Тут же была напечатана и программа школы с перечнем преподавателей, все выписных из-за границы: учредитель вызывался обучать географии, ифике, политике, латинской риторике с ораторскими упражнениями, философии картезианской, языкам -- французскому, немецкому, латинскому, греческому, еврейскому, сирскому и халдейскому, танцевальному искусству и поступи немецких и французских учтивств, рыцарской конной езде и берейторскому обучению лошадей. По сохранившимся и недавно изданным документам, идущим с начала 1705 г.; когда школа была утверждена указом, можно составить довольно обстоятельную историю этого любопытного, хотя и недолговечного общеобразовательного заведения. Ограничусь лишь немногими чертами. По указу школа предназначалась для бесплатного обучения разным языкам и "философской мудрости" детей бояр, окольничьих, думных и ближних и всякого служилого и купецкого чина людей. Глюк приготовил для своей школы на русском языке краткую географию, русскую грамматику, лютеранский катехизис, молитвенник, изложенный плохими русскими стихами, и ввел в преподавание руководства к параллельному изучению языков чешского педагога XVII в. Коменского, из которых Orbis pictus, Мир в лицах, обошел чуть ли не все начальные школы Европы. По смерти Глюка в 1705 г. "ректором" школы стал один из ее учителей, Паус Вернер; но за его "многое неистовство и развращение", за продажу школьных учебников в свою пользу ему от школы было отказано. Глюку предоставлено было приглашать учителей из иноземцев, сколько ему понадобится. В 1706 г. их было 10; они жили в школе на казенных меблированных квартирах, образуя застольное товарищество; кормила их за особое вознаграждение вдова Глюка; сверх того они получали денежное жалованье со столовыми от 48 до 150 рублей в год (384--1200 рублей на наши деньги); при этом все просили прибавки. Кроме того, при школе полагались слуги и лошади. Из пышной программы Глюка преподавались на деле только языки -- латинский, немецкий, французский, итальянский и шведский, учитель которого преподавал и "гисторию", сын Глюка готов был излагать и философию всем охотникам "феологских сладостей", если таковые найдутся, а учитель Рамбур, танцевальный мастер, вызывался преподавать "телесное благолепие и комплементы чином немецким и французским". Курс состоял из трех классов: начального, среднего и верхнего. Ученикам обещано было важное преимущество: окончившим курс "в службу неволею взятья не будет", будут они приниматься на службу, когда пожелают, по состоянию и искусству. Школа объявлена была вольной: в нее записываются "своею охотою". Но принцип академической свободы скоро разбился о научное равнодушие: в 1706 г. в школе было только 40 учеников, а учителя находили, что можно прибавить еще 300. Тогда недоросли, дети "знатных чинов", в науке не состоящие, были оповещены указом, чтоб "они привожены были в тое школу безо всякого отбывательства и учились на своих довольствах и кормах". Но эта мера, кажется, не пополнила школы до желаемого комплекта. В первое время среди ее учеников являются князь Барятинский, Бутурлин и других знатных людей дети на своем содержании; но потом в школу вступают все люди с темными именами и большею частью в "кормовые ученики", на казенные стипендии в 90--300 рублей на наши деньги. Вероятно, это были в большинстве сыновья приказных людей, учившиеся по распоряжению начальства их отцов. Состав учащихся был очень пестр: в нем встречаются дети беспоместных и безвотчинных дворян, майоров и капитанов, солдат, посадских людей, вообще люд недостаточный; один ученик, например, жил на Сретенке у дьякона, нанимал угол со своею матерью, а отец его был солдат; учеников "безжалованных", своекоштных было меньшинство. В 1706 г. установлен был штат в 100 учеников, которым "давать жалованье определенное", увеличивая его с переходом в высший класс, "дабы охотнее учились, и в том стараться как возможно, чтобы поспешно учились". Для учеников, живших далеко от училища, учителя просили устроить общежитие, построив на школьном дворе 8 или 10 малых изб. Ученики считались своего рода корпорацией: их коллективные челобитья начальство принимало во внимание. В канцелярских бумагах немного указаний на ход преподавания в школе; но по указу о ее учреждении записавшиеся в нее могли учиться, "каких наук кто похочет". Очевидно, и тому времени не чужда была идея предметной системы. Школа не упрочилась, не стала постоянным заведением: ученики ее постепенно расползались, переходили кто в славяно-греко-латинскую академию, кто в медицинскую школу при московском военном госпитале, устроенном в 1707 г. на реке Яузе под руководством доктора Бидлоо, племянника известного лейденского профессора; иные были командированы для дальнейшей науки за границу или пристроились в московской типографии; многие из помещичьих детей самовольно разъехались по деревням, т.е. бежали, соскучившись по матерям и сестрам. В 1715 г. последние учителя, оставшиеся в школе, были переведены в Петербург, кажется, в открывавшуюся тогда морскую академию. После о школе Глюка вспоминали как о смешной затее мариенбургского пастора, бесполезность которой заметил, наконец, и Петр. Гимназия Глюка была у нас первой попыткой завести светскую общеобразовательную школу в нашем смысле слова. Мысль оказалась преждевременной: требовались не образованные люди, а переводчики Посольского приказа, и училище Глюка разменялось на школу иностранных корреспондентов, оставив по себе смутную память об "академии разных языков и кавалерских наук на лошадях, на шпагах" и т.п., как охарактеризовал школу Глюка князь Б. Куракин. После этой школы учебным заведением с общеобразовательным характером оставалась в Москве только греко-латинская академия, рассчитанная на церковные нужды, хотя еще не утратившая всесословного состава. Брауншвейгский резидент Вебер, в 1716 г. уже не заставший школы Глюка, очень одобрительно отзывается об этой академии, где училось до 400 студентов у ученых монахов, "острых и разумных людей". Студент высшего класса, какой-то князь, сказал Веберу довольно искусную, заранее выученную латинскую речь, состоявшую из комплиментов. Любопытно его же известие о математической школе в Москве, что преподаватели в ней -- русские, за исключением главного из них, англичанина, превосходно обучившего многих молодых людей. Это, очевидно, знакомый уже нам эдинбургский профессор Фарварсон. Значит, заграничные учебные посылки не были совсем безуспешны, дали возможность снабдить школу русскими преподавателями. Но успехи добывались нелегко и небезгрешно. Заграничные ученики своим поведением приводили в отчаяние приставленных к ним надзирателей; учившиеся в Англии нашалили так, что боялись воротиться в отечество. В 1723 г. последовал одобрительный указ, приглашавший шалунов безбоязненно воротиться домой, во всем их прощавший и милостиво обнадеживавший в безнаказанности, обещавший даже награды "жалованьем и домами".