Привет ты можешь мне помочь. Ты можешь помочь мне

Привет,я хотел бы рассказать историю,которая произошла со мной прошлым летом. В довольно прохладную летнюю ночь,мой будильник прозвенел в полночь. Я с недовольством поднялся с подушки так-как мне нужно было идти на работу. К слову, я работаю охранником в магазине. Магазин, обычный супермаркет, это единственный магазин на всю округу. Так-как городок наш не шипко большой, и соответственно население в нем мало. Ну так вот, я собрал сумку с необходимыми мне вещями по работе, и вышел на улицу. По пребытию в магазин, я первым делом заметил что в нем практически не было покупателей. Была лишь женщина и двое мальчиков (по видимому её сыновья) стоящие у кассы, и как-то странно косившие на меня глаза. Я не придал этому значения, и прошел в свою комнату.
В комнате охраны было довольно просторно: окшко, стул и моё рабочее место, компьютер с кучей камер. Я вышел из комнаты охранника чтобы заворить себе кофе так-как мне предстояла долгая ночь. Зайдя обратно в свою комнату, я посмотрел на монитор, на камере №4 была странная фигура похожая на человека. Ночеловеком это назвать нельзя, оно было похоже на призрака в человеческом виде. Оно стояло и смотрело на стойку с журналами. В тот миг мне стало страшно, страх своими холодными обьятьями сковал мой мозг, и струйка холодного пота пробежалась по спине. Я должен был сходить проверить, но мой страх не пускал меня. Наконец, поборов его, я все же вышел из своей комнаты и нехотя побрел к стойке с журналами. Я осмотрелся в магазине уже никого небыло, на часах к тому времени было 1:30 ночи.
Поя я шел, я думал кто это мог быть ведь все мои коллеги уже ушли. Я был уверен что был один. Наконец, я дошел до стойки но к своему сожалению там никого не было. Возможно это м к лучшему, ведь встречатся с этим я не хотел, мало ли что. Я развернулся, и как только мой взглят упал на кассу, я перепугался до чертиков. На расстоянии примерно 10 метров, стояло 3 человека, лица я не увидел, потому что было темно. А фонарик я забыл по своей глупости у себя в у себяв комнате. Один из них двинулся ко мне, и я тут же рванул в комнату охраны. Добежав, я закрыл дверь на шпингалет. Посидев примерно минут 20, и отойдя от увиденного я вспомнил трех людей у кассы. И здесь меня осинило, что проделки с призраком на камере, их рук дело. Я не стал идти проверять, остались ли они там стоять или нет. Я был уставший и решил немного вздремнуть, проснулся я от будильника на телефоне. Завожу я его для того чтобы не проспать все смену, иначе если начальник увидит что я сплю на рабочем месте, он меня уволит.
Так вот, я проснулся в 5:30 и сразу решил сделать обход. Первым делом подошел к стойке с журналами, я обошел весь магазин. Пока я ходил рабочая смена уже началась, а моя заканчивалась. Я собрал сумку, переоделся, и вышел на улицу. Там стояло двое моих коллег, один из них был охранником в этом магазине, и работал тоже в ночную смену. Но уволился по состоянию здоровья. Они о чем-то говорили, я не стал вмешиватся в их разговор, и подождал пока они договорят. У меян было несколько вопросов к охраннику, и вот они попрощялись, и я мигом ринулся к нему. Подойдя, я поздоровался и после не долгих разяснений, как дела и т.д. я спросил у него не видел ли он ничего подозрительного на работе. Он с какой=то боязнью в голосе ответил что да. И поведал мне историю, что раньше на месте магазина, стоял дом. В котором произошло массовое убийство, в котором погибло 3-е человек, как оказалось это была семья. Ну как я и предпологал. Их ограбили, и убили. Заканчивая свой рассказ он сказал что они часто его посещяют по ночам, говорят "Помоги нам! Ты должен нам помочь!"
Но как?- спросил он
Как именно?
В его глазах читалась грусть, и чувство сожаления смешанное со страхом. Я не стал его больше стревожить, попрощялся и пошел домой. Прийдя, я поел, и сидел на дивале смотря телевизор, и паралельно думая о той семье. Я засиделся до глубокой ночи, и решил пойти спать. Но как только я разделся и решил было лечь, в мою дверь позвонили, так-как я
никого не ждал, я не мог сказать кто пришел. Потому что у меня никого нет,не жены, не детей. Одна лишь бабушка которая меня навещяла один день в неделю. Ну так-как была глубокая ночь, я думаю что она не стала бы идти. Мне ничего не остовалось, крому того как подойти к двери и посмотреть кто там. Я нехотя побрел к двери, и посмотрел в глазок. Я не поверил своим глазам, на пороге стояла та самая женщина призрак и двое мальчиков. Их губы шевелились, по видимому они что-то говорили. Поднеся ухо к двери я прислушался, и услышал: "Помоги нам! Ты должен нам помочь!"

Первый опыт психотерапевтической работы.

Как ты можешь мне помочь? Вопрос, который в явной или скрытой форме можно услышать почти от любого клиента обратившегося за психотерапевтической помощью. У этого вопроса есть свой двойник со стороны психотерапевта: « — Чем я могу тебе помочь?» Обдумывая свою практику и наблюдая за работой коллег, я заметил, что этот прямой вопрос часто вызывает наибольшее замешательство, как у клиента, так и у психотерапевта. В данном случае почти вся работа вращалась вокруг моих попыток ответить на этот вопрос. Только в конце у меня появилась возможность задать его клиенту: «Чем я могу тебе помочь?».

Максим, 25 летний инженер, был моим первым клиентом. Страдальческий взгляд, согнутые плечи, мягкая походка, тихий голос, интеллигентное поведение — весь его облик говорил о кротости и безобидности. И обратился ко мне Максим в связи с тем, что у него неоднократно возникали картины, в которых он выжигает сигаретой глаза своей девушке и другим близким ему людям. Стоя на балконе, он представлял себе, что выбросится вниз, а наличие рядом ножниц вызывало мысли о том, чтобы воткнуть их в горло рядом стоящему человеку.

Многое из того, что мне удалось узнать из первого интервью, говорило не в пользу психотерапии. Максим имел семилетний стаж лечения у разных специалистов по поводу одних и тех же симптомов. По дурости новичка я не дал себе времени внимательно подумать о безрезультатности усилий своих предшественников. Родители водили его к экстрасенсам — «ужас, какой — то»; на холотропное дыхание — «сломал руку, когда стучал кулаком об пол»; к психиатру — «поставил шизофрению и дал таблетки и капли, от которых только хуже», к рациональному психотерапевту — «что- то объяснял, стало совсем тоскливо». Когда Максим произнес свое «совсем тоскливо», я стал допытываться, что это значит. Узнал. За месяц до прихода ко мне настроение Максима ухудшилось настолько, что он стал думать о самоубийстве. Он сомневался в том, что сможет противостоять этому желанию: «- А вдруг я возьму и сделаю это?»
— У Вас были когда-нибудь такие необдуманные поступки, которые происходили сами собой?
— Нет, никогда не было, ну а вдруг?
Максим вообще во многом сомневался. Даже самый незначительный выбор совершался Максимом мучительно долго. Он долго решал, стоит ли ему идти на очередную встречу со мной. Он сомневался в правильности выбора маршрута, которым едет на работу. И сомневался надо ли ему говорить то, что он только что сказал. Почти все свои сомнения он оформлял фразой «А вдруг….?», произносимой особым тоном. По каждому случаю находилось подходящее «А вдруг?». На одной из сессий мы как- то подсчитали, что он тратит на сомнения две третьих своего активного времени.

Ко всем своим навязчивым состояниям Максим относился весьма критично. Ко всем, кроме сомнений. Он страдал от навязчивых сомнений и сознавал это. Но Максим сомневался, не обернется ли большая решительность какой-нибудь катастрофой.

Максим всячески убеждал меня, что у него отсутствует воображение и особенно способность к творческой визуализации. И это притом, что навязчивые образы были достаточно яркими, отчетливыми, живыми. Такое заявление здорово меня удивило. Через некоторое время выяснилось, что Максим может легко и точно вращать в уме сложные трехмерные фигуры и с некоторым трудом может визуализировать реальные события, которые он сам видел. Но предложение представить на потолке желтую мышь, или предложение дать образную метафору для какого-нибудь понятия, вызывало у Максима приступ беспомощности или глухоты. Его типичный ответ такой:
— «Я не могу, я все равно вижу так, как оно на самом деле было»
Или другой куплет той же песни:
— «Простите, что вы сказали?».
Точно таким же были ответы на тест креативности – половина ответов крайне стандартные, другая часть ответов – отказ. Репродуктивное воображение было доступно Максиму на достаточно высоком уровне, а вот продуктивное воображение было парализовано. Самым ужасным испытанием для Максима оказалась детская игра «Чего на свете не бывает». Я попросил Максима рассказать свое последнее сновидение, и он ответил, что не видит снов. На вопрос как давно он не видит снов, Максим ответил:

М: — «родители рассказывали, что в детстве я видел какие-то сны, но я уже не помню».
На предварительное интервью и соглашение о работе ушло первые четыре встречи.

Психотерапевта для Максима «нашел» его отец, который был знаком с другом моих родителей. Максиму и его семье меня представили как «толкового, опытного специалиста» В классических психотерапевтических руководствах такие двойные отношения считаются противопоказанием для работы. Дело в том, что двойные отношения постоянно вторгаются в терапевтический процесс и могут помешать непредвзятому отношению психотерапевта. Меня с некоторой натяжкой можно было назвать специалистом, но никак не «опытным» и не «по трудным случаям». Мои родители и их знакомые уже до начала работы внесли в наше взаимодействие ложь — не самое лучшее начало для доверительных отношений. Работа с Максимом показала, что авторы классических текстов правы почти во всем. История этого случая — во многом история различных последствий, к которым приводят двойные отношения. Однако и в таких случаях, оказывается, есть возможность для глубокой, плодотворной работы. Во время первой встречи я колебался, нужно ли рассказывать Максиму, что он первый клиент в моей практике, если не считать отдельных консультаций в школе и тренировок, когда учащиеся одной группы поочередно играют друг для друга роли клиента и психотерапевта. Не напугает ли такая правда клиента, который уже имеет значительный опыт неудачной психотерапии? Максим огромное значение придавал формальным авторитетам, мнение «специалиста» было для него важнее всего, что он думал и говорил в любой момент времени. Если я скажу, не будет ли это слишком обескураживающим? Как видно, уже на первой встрече я обнаружил себя в процессе пережевывания сомнений подобных тем, что заполняют жизнь Максима. Это явный знак, что надо набраться смелости, и начать работать. Я поделился информацией о своей психотерапевтической подготовке (3 годичная программа подготовки по интегративной групповой психотерапии). Так же я сказал, что не являюсь специалистом по таким случаям как у него, однако обладаю знаниями и навыками для того, чтобы способствовать развитию личности клиента и надеюсь, что смогу помочь Максиму стать уникальным специалистом по своему собственному случаю. C учетом сказанного мы договорились, что работа со мной не отменяет в случае необходимости, консультации у психиатра. Я решился на то, чтобы рассказать ему, что опыт моей работы довольно небольшой — два года на телефоне доверия и один год в консультирования в школе. Но я так и не стал говорить Максиму о том, что он первый психотерапевтический клиент в моей практике. Во-первых, потому, что Максим меня об этом не спрашивал. Во вторых, потому, что эта правда может больше запутать происходящее, чем прояснить. Совершенно непонятно какое значение будет иметь для клиента статус исключительности. Максим проявлял стремление создать подчеркнуть исключительность: «Такого случая у вас, наверное, никогда не было». На что я отвечал: « — Да, это так. Я не работал с людьми, у которых точно такие же симптомы как у вас, Максим. Однако мне хорошо знакомы переживания, о которых вы говорите, конечно же, я знаю, что такое страх, тревога, досада и негативное отношение к самому себе. Я так же знаю, что большинство людей, включая меня, хотят, чтобы их мысли и чувства принадлежали им самим.
Я был собой доволен – мне удалось восстановить правду и в то же время не напугать клиента.
— Максим, я предлагаю первые четыре встречи отвести для того, чтобы разобраться подходим ли мы друг другу, это очень важно для успеха психотерапии.
Максим старательно о себе рассказывал, внимательно слушал, кивал головой регулярно приходил в назначенное время и вообще старался быть “хорошим пациентом”. Я же в свою очередь, из шкуры лез вон для того, чтобы быть “хорошим психотерапевтом”, мы оба очень старались быть “хорошими” и …….. без какого бы то ни было заметного улучшения состояния Максима.
Перелом наступил в тот момент, когда каждый из нас открыл для себя цель психотерапии, той, которая могла состояться между ним и мной. Вот один из диалогов этой стадии.

Я: — Не мог бы ты мне поподробнее рассказать о своих фантазиях?
М: — То, что со мной происходит ужасно. Я не могу больше с этим жить.
Я: — Что же в этом такого ужасного?
М: — Ну, как разве можно жить с такими мыслями?
Я: — Какие из них тебя больше всего огорчают?
М: — Ну, как у меня не должно быть таких ужасных мыслей, я не имею право так думать….

Вот так. «Я не имею право думать неправильно, чувствовать неправильно». Потом это я не раз еще слышал от самых разных людей. За время нашей работы Максим научил меня выявлять ядовитую идею о том, что есть такие недопустимые мысли или неправильные чувства. «Ты должен думать так и не думать так». Сколько времени и душевных сил разные люди тратят на бесплодные попытки разложить по полочкам правильные и неправильные чувства, мысли, желания…
С моей точки зрения недопустимыми могут быть только поступки и действия, но никак не мысли и уж тем более не чувства.

Я: — Кто тебе запретил иметь разные мысли?
М: — Это не правильно?
Я: — ?
М: — Неправильно так думать?

Вот я и попался. Мысль о том, что бывают непозволительные мысли непозволительна.… В своих попытках быть хорошим психотерапевтом я попал в дурацкий парадокс. Я сам оказался носителем и проводником ядовитых идей. Что же я теперь могу сказать? Похоже, я в этот момент не осознавал свое отношение к Максиму и решил, что могу решать, как ему следует думать. Такая позиция полностью дополняла позицию Максима, который не упускал шанса ввернуть в разговор фразочку о том, что специалистам должно быть виднее, как людям следует думать и жить.
По словам Максима, его отец, человек скрытный, проявлял иезуитскую дотошность, когда пытался по своему замыслу строить внутренний мир сына. И вот теперь я изучаю внутренний мир Максима и мало того, в этом моя профессиональная роль. Здесь следует вспомнить, что именно его отец «нашел психотерапевта для Максима», пришел на первую встречу с ним и активно приглашал меня в союзники. На первой встрече отец Максима сказал мне, что он всегда пытался «запрограммировать его на правильное мышление и хорошие поступки».
Получилось так, что я оказался психотерапевтом для Максима благодаря той же системе отношений, что привела его на место клиента. Проблема заключается в том, что именно от этого контроля над внутренним миром он пытался освободиться, с помощью своих симптомов. Навязчивости Максима были непроизвольны, своевольны, иррациональны и асоциальны – прямая противоположность «правильных мыслей хорошего мальчика», продолжая в том же духе, я рискую только усугубить положение, в котором находится Максим.
Подумав об этом, я решил рискнуть и сказал:

— Не знаю, правильно ли это, но я лично не имею желания, чтобы ты думал иначе, не хочу рассказывать тебе как ты должен мыслить.

Максим в ответ глубоко вздохнул, расправил плечи и расслабился. Это резко отличалось от всего, что я видел раньше. Обычно он сидел в скрюченной позе и слегка вздрагивал в ответ на любое послание. И тут вдруг, после того как я сказал, что не желаю контролировать его мысли, он сел свободно и расслабленно. Я внутренне возликовал — что-то стало меняться! То, что Максим сказал дальше, сразу обескуражило меня.

М: — Я не понимаю.
Я: — Чего ты не понимаешь?
М: — Значит, помочь мне невозможно?
Я: — Как ты это решил?
М: — Не понимаю вопрос.
Я: — Как ты пришел к выводу, что тебе нельзя помочь?
М: — Если даже специалист отказывается от меня, значит — мне уже никак нельзя помочь…

Ну, вот тебе и раз. Казалось, что Максим только и ждет отношений, в которых никто не будет пытаться повлиять на его мысли, а он решил, что я его отвергаю. Я почувствовал тревогу. Известно, что без надежды на исцеление психотерапия неэффективна, и тут прямо на моих глазах эта драгоценная надежда исчезает как песок сквозь пальцы! Хотелось тут же сказать ему: «что ты, тебе, конечно же, можно помочь!» и начать расписывать различные техники, которые годятся для этого. Но почему я так забеспокоился? Не потому ли, что боюсь потерять свою надежду? Может быть, я сам почувствовал себя отвергнутым? Я спросил Максима, не считает ли он моей единственной обязанностью оценивать его мысли. Максим посмотрел на меня с удивлением. Конечно же, я знаю лучше, но он, Максим, всегда думал, что психолог должен оценивать, какие мысли у человека правильные, а какие нет. И если я отказываюсь это делать, то значит все очень запущено и пациент безнадежен. Или нечто противоположное, — сказал я, психолог совсем безнадежен, если таких элементарных вещей не понимает. Максим ужаснулся: «Нет, нет! Ничего подобного я сказать не хотел, извините, если это так прозвучало!» Ни тени юмора, да еще и перешел на «вы» хотя мы уже месяца два общаемся на «ты», Господи, что мне делать? Видимо Максим не готов обсуждать наши с ним отношения.
В конце концов, оказалось важнее прояснить, кем в этих отношениях считает себя Максим. Мне показалось удивительным утверждение, что человек, не имеющий правильных мыслей, вообще безнадежен и с ним не имеет смысла работать. «- Максим, ты говоришь так, как будто ты это только твои мысли…» На что он ответил фразой Декарта, которая сначала показалась просто расхожей фигурой речи, простой отговоркой. «- Ну, мыслю, следовательно — существую…» Оказалось — не отговорка.
Я: — Хочешь узнать, как ты существуешь для меня?
М: (вздрогнув) – Да, это интересно.
Я: — Для меня ты существуешь как раз не в виде мыслей, вот я вижу
как ты сидишь, как ты закинул руки за спинку стула, скрестил
ноги, как ты повернул голову, о мыслях твоих я узнаю только
если ты их выскажешь. А если нет, то и не узнаю…

Максиму было очень трудно обратить внимание на что- либо кроме своих мыслей. То, что он видел, казалось ему слишком банальным, чувств по его словам он и вовсе не переживал.
Но в ответ на последнюю реплику он вдруг опустил голову, на его лице отражалась внутренняя борьба, напряжение, кажется, достигло максимума. Было видно, что Максим старается скрыть какие-то очень сильные чувства. Возможно, что-то в данной ситуации или что-то из моих слов сильно его задело. Интересно что? Максим явно хотел скрыть от меня свои переживания. Весь его вид говорил, что сейчас мне вряд ли удастся узнать больше. В таких случаях очень помогает принцип, согласно которому важнее принять то, что происходит на поверхности, чем искать то, что скрывается в глубине.
Я: — Мне кажется, что ты переживаешь какие- то сильные чувства. Хорошо, если ты хочешь сохранить это в секрете. Мне не обязательно чтобы ты все рассказывал.
И тут Максим расплакался. Его тело обычно такое скованное теперь с каждым вздохом двигалось как будто изнутри, словно тяжелые, соленые волны.
Самым большим грехом в семье Максима была ложь. Точнее то, что в семье сочтут ложью: «Секреты и тайны это тоже ложь, а с лгунами нельзя разговаривать». Вместе с тем чувства членов семьи друг к другу оставались самой большой тайной. Наказанием было отчуждение, а иногда – бойкот.

Максим поведал мне историю о том, как его отец не разговаривал с ним неделю, пока он, ребенок восьми лет, не рассказал, где они с мальчишками прячутся от неусыпного взора родителей. Вскоре штаб – квартира на чердаке соседнего дома была закрыта, а Максима не принимали больше ни в какие секретные затеи дворовой компании и называли «маменькиным сынком» и «стукачиком». Максим говорил долго. «- Не понимаю, почему я все это рассказываю?» Затем после некоторой паузы: «Кажется, понимаю. Я могу тебе всего не говорить. Но если ты не будешь знать все, то, как ты можешь мне помочь?» Я почувствовал смятение. В этом вопросе переплелось несколько посланий: «Если ты узнаешь всю правду, то будешь как отец и навредишь мне, но если ты не будешь допытываться правды, то это значит что ты бросишь меня и опять будешь как мой отец». Я был в растерянности, оставалось, только, вернутся из блуждания в скрытых смыслах и перейти непосредственно к тому, что я услышал: «- Отец требовал от тебя всю правду, а если ты не рассказывал свои секреты, то объявлял бойкот…» Максим ответил: «- Да, не разговаривал».
Аналогия с тем, что происходит между нами сейчас, была столь очевидна, что я решил: пора брать быка за рога:

Я: — Может, ты опасаешься, что я не буду с тобой разговаривать?
М: — Что будешь разговаривать как с ненормальным…

Здесь на язык так и просилось прояснение, что означает «разговор как с ненормальным». Однако я не стал спрашивать потому, что уже из первого интервью знал, что попытки прояснения приводят Максима в состояние глубокого замешательства. Только потом, спустя значительное количество времени, я узнал, что именно проясняющие вопросы Максим воспринимает как «разговор с ненормальным» и только в самом конце нашей работы он стал благодарить меня за прояснение непонятных сторон его речи и поведения. Тогда же я понадеялся на то, что изменение наших с Максимом отношений могут стать началом изменений в его отношениях со значимыми для него людьми. Я объяснил Максиму, что мне и, скорее всего ему будет легче, если он будет отвечать только на те вопросы, на которые хочется ответить. Я так же сказал, что могу не замечать каких – то сторон своего поведения и предложил обсудить моменты, где «все похоже на дурдом» (в кавычках слова Максима).
Далее последовал разговор о характере отца Максима, о том, какой он человек. В разговоре мы подошли к тому, что именно отец больше всех в семье искал специалистов для лечения, можно сказать, привел Максима ко мне. Максим стал упрекать себя, говоря, что специалисты были высокого класса. Я ответил, что это здорово, что они ничего не смогли сделать, потому, что теперь точно известно что, даже взяв в союзники самых именитых специалистов, его отец не может контролировать внутренний мир Максима и вытягивать из него правду. В этом отношении я тоже очень слабый специалист и точно не могу хитрым способом вытянуть «настоящую подноготную». Было видно, что Максим стал более энергичным, распрямился, подался вперед, он был явно заинтересован разговором. Однако в последний момент он опустил глаза и беспокойно заерзал на стуле.

Я: — Что ты сейчас чувствуешь?
М: — Ну …. (Резким толчком подался назад, дыхание замерло).
Я:- Ты точно хочешь раскрывать это?
М: — Ты не обидишься?
Я: — Не обижусь.
М: — Я не хочу говорить.
Я: — Но сам ты знаешь, что чувствуешь? Важно, чтобы ты сам внутри себя знал.

Вот оно искушение — в последней моей фразе так и сквозит нежелание мириться с секретом Максима. «Поумерь свое давление!», сказал я себе.

М: (после некоторой паузы). Да я знаю.
Я: Мне кажется, что сейчас ты делаешь очень важную работу. Лично мне гораздо легче с тобой общаться, когда ты сам решаешь что мне говорить, а чего не говорить.
М: — Да и мне сейчас гораздо лучше, весело даже как – то стало.
В этой работе мне с каждым шагом становилось все более понятно, что психотерапия это часто радостное изобретение велосипедов. В тот день было сформулировано основное правило нашей с Максимом работы – внимательно прислушиваться к своим переживаниям и говорить только то, что хочется рассказать. Можно заметить, что это прямая противоположность основного правила классического психоанализа требующего от клиента говорить все, что приходит в голову. Уважительное отношение к сопротивлению характерно для гештальттерапии и для Максима оно оказалось очень целительно. Когда мы с ним обсуждали, что из всего опыта было наиболее полезным, он отметил: «Я стал понимать, где я сам и что действительно мое».
Опыт, полученный в этот день, мы обсуждали еще много раз. Так, например, где- то в начале следующей сессии Максим начал со своего коронного номера:
М: — Так значит это неправильно?
Я: — Что именно?
М: — Ну «мыслю, следовательно — существую»
Я: — Я не знаю, правильно ли это вообще, но лично я существую не только в виде мыслей, у меня есть чувства, я вижу, слышу, и ты для меня существуешь как человек из плоти и крови, а не как говорящая голова.
-А как для тебя существую я?
На этот раз Максим усмехнулся:
— В виде ухмылки…
Тогда мы стали играть в игру «Ты для меня существуешь». Он говорил о том, как я существую для него, а я говорил, как он существует для меня. В какой- то момент я почувствовал, что не могу сдерживать смех, несмотря на то, что сначала считал эту игру совершенно серьезной процедурой. Через некоторое время мы оба уже хохотали в голос, перечисляли забавные особенности друг друга, предваряя это заумной фразой «А для меня ты существуешь». С точки зрения Максима это и было как раз «очень похоже на дурдом».
Вспоминая о Максиме после этой сессии, я нашел сборник «философия», и обнаружил, что человек провозгласивший «мыслю, следовательно — существую» категорически не доверял своим чувствам и телесному опыту:

«Итак, я допускаю, что все видимое мною ложно; я предполагаю никогда не существовавшим все, что являет мне обманчивая память; я полностью лишен чувств; мои тело, очертания, протяженность, движения и место – химеры. Но что же тогда остается истинным?»
(Р. Декарт).
С самых ранних лет меня, так же как и многих других «умных мальчиков», учили искать истину, отрицая очевидность. Я до сих пор не могу похвастаться, что изжил в себе до конца эту навязчивую привычку. Когда нет отчетливого телесного самоощущения, вопрос: «а правда ли я существую?» уже не кажется излишним. Может быть, каждый сознающий себя человек несет в себе личный ответ на вопрос «как узнать, что я есть?». Максим некритично принимает общеупотребительный Декартовский ответ. «Мыслю, следовательно — существую» — в этом заумном суждении сквозит одиночество. Кроме телесного опыта и до всякого осознания человек получает подтверждение своего бытия в контакте с близкими людьми. Единственное переживание о котором Максим знал наверняка – это тревога его Матери по поводу его болезней. Кроме этого он сомневался, что вызывает у близких людей еще какие-то чувства. Данный случай показывает, как такой философский вопрос может стать частью симптома и повлиять на простые «приземленные» проблемы повседневной жизни человека. Максим рассказал, что ужасно себя чувствует на отдыхе и вообще в любых ситуациях, где нет необходимости много думать. Мы потом еще несколько раз в процессе терапии возвращались к практике «недумания». Очень полезным здесь оказалось упражнение по разделению опыта на три сферы «я замечаю; я чувствую, я думаю». По мере того как Максим научился различать это три сферы опыта, ненужного «думанья» становилось все меньше и меньше. И вместе с этим стала расти его тревога. На следующей сессии Максим рассказал, что стал самостоятельно представлять себе, что он сказал бы окружающим его людям доведись ему играть с ними в игру «ты для меня существуешь». Его беспокоило, что он стал более язвительным и в целом более агрессивным по отношению к окружающим его людям. Интересно, что в этот момент мне не пришло в голову спросить его, как это он при полном отсутствии воображения, себе представлял? Мне очень хотелось задать этот вопрос на следующей встрече но, увы, не удалось.
Через неделю Максима было не узнать. Подозрительный и угрюмый он вдруг обрушил на меня шквал вопросов, на которые не обязательно было отвечать. Даже наоборот, казалось, что попытки ответить вызывали у него скуку и раздражение. Оставалось его просто слушать. Максим стал рассказывать о том, что язвительно ответил, когда кто-то на работе попробовал подшучивать над ним.
М: — Я никогда так не вел себя. Не знаю,… Хорошо ли это. … С одной стороны – они даже не ожидали, стали больше уважать меня, а с другой стороны – мне это не нравиться. Что теперь они обо мне подумают?
Я: — Похоже, ты начинаешь изменяться, и тебя это тревожит.
В этот момент Максим опять резко вздрогнул. Так он вздрагивает уже не первый раз.
Я: — Ты замечаешь, что вздрогнул?
М: — Да, ну и что?
Я: — Я замечаю, что ты вздрагиваешь каждый раз, когда я говорю, о тебе. Может быть ты чего – то опасаешься?
М: — А вдруг ты скажешь что-то неправильно?
Я: — И что будет?
М: — И это неправильно на меня повлияет.
Я: — Как?
М: — Ну я не знаю…
Итак, Максим представляет, что мои слова каким – то неизвестным образом влияют на его состояние. Страх перед неправильным влиянием моих интерпретаций представляет собой разновидность магического мышления, где слова имеют волшебную силу, злую или добрую. Магическое мышление возникает везде, где не хватает достаточной ориентации. Максим впервые встретился с реальностью терапевтических изменений, обнаружил их в себе но, похоже, он не совсем понимал свою роль в этом процессе. Недостаток ориентации в своих потребностях и реакциях на мои слова может породить у Максима магическое представление о волшебной силе слов психотерапевта. Терапия для Максима представлялась таинственным действием, мало зависящим от его воли, и на том этапе я очень мало сделал для того, чтобы де мистифицировать психотерапевтический процесс для Максима, сделать его понятным и доступным для личного пользования. В то время я совершенно не представлял себе как это сделать и мало того, в глубине души отчасти разделял некоторые представления Максима, высокомерно воображая, что непосвященным просто так объяснить механизм действия терапии невозможно. Дальнейшее развитие событий привело к тому, что я стал делать именно это невозможное дело, причем с большой пользой для клиента и самого себя.
Я: — Я правильно тебя понимаю, что ты не можешь почувствовать свою реакцию на мои слова?
М: — Ну, а вдруг?
В огороде бузина, а в Киеве — дядька. Общение между нами в этот момент стало совершенно абсурдным. В такие моменты мне ничего не оставалось, как четко обозначать свою позицию.
Я: — Не знаю, как ты к этому отнесешься, но я понимаю, что никак не могу на тебя повлиять. Лично я убедился, что никакие мои слова жесты и фразы не могут повлиять на людей, которые этого не хотят.
Было видно, что Максим надолго задумался. Такое заявление явно противоречило магическим представлениям, отождествляющим высказывания терапевта с заклинаниями. Подумав, Максим задал мне свой коронный «вопрос на засыпку».
М: — Тогда как ты мне можешь помочь?
Как же я тогда могу помочь? В том то все и дело, что никак. И мало того, я даже не хочу «помогать» оказывая «влияние». Осталось только донести это до Максима.
— Максим, моя помощь в том, что прямо сейчас я предлагаю тебе обратить внимание на свои чувства. Что ты чувствуешь, когда слышишь, что я не могу и не хочу влиять на тебя?
М: — Но ты же что- то говоришь обо мне. Ну, а вдруг ты скажешь что-нибудь обо мне и я это приму за правду, а это на самом деле не так?
Я: — Я сейчас подумал, что я тоже часто не знаю наперед, что какие-то встречи или слова будут для меня полезны или бесполезны. Но зато знаю нравиться мне это или нет. А ты понимаешь, что тебе нравиться, а что нет?
М: — Ну мне все нравиться, только я думаю, а вдруг что-нибудь будет не так?
Я: — Мне бы хотелось, чтобы ты мне говорил, если у тебя возникает сопротивление и несогласие. Хотя это только пожелание с моей стороны.
М: — Это будет трудно, я не люблю спорить.
Я: — Но, мне кажется, что ты уже сделал большой шаг, что стал сопротивляться моим предложениям сейчас, мне важно услышать, что тебе что- то трудно принять или что-то просто раздражает.

В этот момент я вдруг понял, что со мной правда трудно спорить, он говорит, что ему трудно, а я говорю ему, что он уже это делает. Однако все-таки время пришло, и Максим уже готов оказывать мне открытое сопротивление. Когда он ответил, его тон и лексика несколько изменились.

М: — Ну, с «раздражает» это ты загнул, но некоторые вещи мне кажутся спорными.
Я: — Хорошо.

Интересно как постепенно происходит развитие сопротивления и одновременно личностных границ Максима. Работа начинается с того, что он целиком отождествляет себя со своими мыслями, и они фактически становятся форпостом сопротивления отцу, который пытается, во что бы это ни стало правильно «запрограммировать» Максима. По большому счету это сопротивление не только отцу, но вообще всем «инженерам человеческих душ» включая меня. Возникновение открытого сопротивления знаменуется заметным облегчением симптомов. Частота навязчивостей снизилась с десятка раз на дню до одного – двух раз в неделю. Это тогда меня очень удивило, поскольку множество психотерапевтических текстов прочитанных мной в то время утверждали обратное: а именно что сопротивление охраняет проблемные зоны клиента от болезненных изменений. Однако в данном случае получается как раз наоборот: недостаток сопротивления, отпора вызывает к жизни своеобразный способ самосохранения — навязчивость.

Однажды я читал фантастический роман о том, что люди справлялись с попытками телепатического вмешательства с помощью проигрывания в голове навязчивых мыслей, песенок или дурацких четверостиший. Максим тоже читал этот роман и сказал, что ему очень понравилась идея. Значительная часть работы вращается вокруг права на тайну, секретный внутренний мир. Затем, когда эта задача решена, возникает необходимость различать что принимать, а что отвергать из внешнего мира. Максим выражает эту потребность в виде тревоги, что мои слова могут неправильно на него повлиять. С этого момента я стал регулярно предлагать Максиму сосредоточиться на том, какие чувства вызывает у него то или иное мое высказывание или действие, по крайней мере, с точки зрения комфорта — дискомфорта. Так же я напоминал Максиму, что он делает это только для себя и со мной может не делиться тем, что понял. Эта сессия закончилась тем, что Максим вдруг сказал с удивлением:

М: — Вот ты все спрашиваешь меня, чего я хочу. Вот сейчас я зверски хочу поесть, последний раз я был так голоден в байдарочном походе!
Я: — И сегодня наше время закончилось.
М: — Ура! Можно пойти поесть!

Дальнейшая работа была во многом повторением того, что было достигнуто в этот день. Максим сказал, что он не может согласиться с тем, чтобы оценивать приемлемость того, что я ему говорю. Он сказал, что так может дойти до того, что он вообще перестанет прислушиваться к мнению окружающих.

В конце концов, почти в каждом мнении есть доля здравого смысла, и он не хочет от него огульно отказываться. Я вспомнил об аналогии, которую Ф. Перлз проводит между процессом усвоения пищи и процессом усвоения идей, переживаний, событий. Можно сказать, что Максим выбирал между тем, чтобы без разбора поглощать любую пищу, или наоборот, негативистично отвергать все, что ему предлагают. Так у меня появилась идея.
— Почему не переделывать некоторые вещи, чтобы они тебе совсем понравились? Вот, например я тебе предлагаю какую-нибудь идею или эксперимент, а ты его как-нибудь переделай. Вот попробуй сейчас перечислять все, что ты ощущаешь, видишь, слышишь, и говори нравиться тебе это или не нравиться. Ты не хотел бы переделать этот эксперимент?
М: — Прямо сейчас?
Я: — Прямо сейчас.

Эксперимент шел по очереди, Максим перечислял все, что ему нравиться или не нравиться и придумывал как бы мне хотелось это переделать. Затем я проделывал то же самое. Ближе к концу этой сессии Максим сказал:
— Знаешь, я не хочу сказать, что меня что-то не устраивает…
— Но, что дальше?
— Но у меня иногда складывается какое-то ощущение ну, несерьезности что ли. Когда я только шел сюда, мне сказали, что приведут меня к серьезному специалисту, что это такая работа, а мне иногда кажется, что мы просто играем, забавляемся…..

Доигрался! Заработал звание несерьезного специалиста. Я почувствовал неприятный укол обиды и тревоги. Эти чувства явно сигнализировали о том, что я во многом разделяю расхожее мнение, что психотерапия это что- то очень серьезное важное и умное.

С этой точки зрения несерьезность звучит как ругательство. Однако разве не этого я добивался своими усилиями? Разве не я сам писал в дневнике, что слишком серьезное отношение к авторитетам лежит в основе проблем Максима? В конце концов, я же не знаю, как он теперь относится к «несерьезным» специалистам? Довольный результатами своих размышлений я успокоился и спросил Максима, как он себя чувствует, когда мы играем. Максим сказал, что на самом деле это ему нравиться, но только очень непривычно.
Сессия закончилась моими неуклюжими объяснениями о том, что суть психотерапии в приобретении непривычного опыта.
На следующую встречу, Максим пришел каким–то осунувшимся и усталым.
На вопрос о самочувствии Максим ответил:
— Да неважно.
— Что случилось?
— Плохо спал, кошмар мне приснился, фу прямо бредятина, какая – то!
К этому моменту я совершенно забыл наш разговор на первом интервью о том, что Максим уже много лет как не видит сны. Полчаса ушло на бездарные объяснения, зачем нужно рассказывать сны в настоящем времени и отождествлять себя с его частями. Максим проявлял чудеса непонимания. Его способность к дипломатическому использованию своей псевдотупости была просто на высоте. Меня же настолько увлекла возможность работы с его сновидением, что я об этом и не вспомнил, пока не понял, что вот уже третий раз говорю одно и то же, а Максим, уже бог знает который раз, задает мне один и тот же вопрос. Потом еще раз прокрутил в голове сессию и оторопел:
— Подожди-ка, скажи, еще раз ТЕБЕ ПРИСНИЛСЯ СОН?
— Ну да приснился, мне они уже давно начали сниться, а что об этом надо было рассказать?
Я почувствовал возмущение. Ну, надо же! Такое грандиозное достижение, а он спрашивает, стоит ли об этом рассказывать! На моей одежде в этот день была шерсть моего старого пуделя Чокки. Глядя на эту шерсть, я вдруг подумал: «Ну вот, я превращаюсь в собаку ту, которая сверху и всегда проигрывает». Не я ли несколько раз напоминал Максиму, что никто не может лишить его права на суверенный внутренний мир? И теперь я же сам возмущаюсь тому, что он удержал при себе свои сновидения. Однако этот инцидент стал для меня поводом начать обсуждение достигнутых результатов. Сон, рассказанный Максимом, был очень символичен. Ему снилось, что бандиты пытаются выбить у него какие–то долги, о которых сам Максим ничего не знает. Долги выражались не в деньгах, а работе, которую его заставили делать. Этот сон был метафорой психотерапевтического процесса, как его понимал Максим. Этой идеей я и поделился с Максимом, который изобразил на лице недоумение, склонил голову влево и сказал, что не совсем понимает. Я предположил, что являюсь тем самым бандитом, который заставляет Максима делать трудную работу. Клиент ужаснулся: «Нет, нет! Не может быть! Ты очень тактично со мной разговариваешь! Я давно не встречал людей, которые так внимательно умеют слушать!» Тогда я сказал, что может быть, сам Максим хотел бы выбить из меня долги в виде работы, которую я не проделал. На это Максим ответил: «Ну, это уже совсем ужас, какой – то!». В конце концов, рассмеялся сначала я, а затем Максим.
Разговор, состоявшийся после, пролил свет на некоторые субъективные причины, по которым он не делился со мной своими успехами. Дело в том, что все эти изменения были настолько естественными, что их почти невозможно было заметить. Потом Максим не раз вспоминал нашу с ним работу и начал яснее понимать, в чем он вырос и стал другим. Ему было радостно осознавать, что многое изменилось и явно в лучшую сторону. Одновременно возникла тревога: впервые он посмотрел на всю отчаянность того положения, в котором начинал психотерапию. Максим предложил метафору, которая выражает для него суть терапевтических изменений.
« — Ты знаешь, еще недавно выезд за границу был для большинства невозможным. Так вот я очень удивлялся людям, которые, побывав за границей, всячески поносят советскую жизнь. Я недавно съездил в штаты, и все стало понятно: они просто не видели другой жизни! И поэтому они не видят, что вокруг твориться. Наши встречи действуют на меня как поездка за границу: живешь, себе живешь, съездил и понимаешь, как ты на самом деле живешь».
На следующей сессии Максим сразу спросил, рассказывать ли ему сон. Глупость, допущенная мною прошлый раз, проявилась в полной мере. На вопрос хочет ли он рассказать мне этот сон, Максим ответил «не знаю». Тут важно отметить, что я уже давно не слышал от него этого излюбленного «не знаю». Я сказал, что тоже не знаю, стоит ли рассказывать ему сон. Наступило молчание. Выяснилось, что лично для себя он бы не стал вспоминать и рассказывать сны, а вот если я этого хочу, то он расскажет. Это весьма щепетильная ситуация в наших отношениях. Если я скажу, что хочу, то получится, что лезу в душу, как это делал его отец. Ну а если не хочу, то его отвергаю и буду опять как отец. Мне лично очень любопытно было бы услышать его сон, но при этом совсем не хотелось играть такую роль.
— Максим, если для тебя важно удовлетворить мое любопытство, то я с большим интересом послушаю мне это интересно. Но если тебе в напряг меня развлекать, то я переживу твою тайну.
— Я хотел бы поговорить о другом, — сказал Максим и принял озабоченный вид. Выяснилось, что он сожалеет о том, что значительную часть жизни «не замечал элементарных вещей». Он рассказал, что за последнюю неделю чувствует себя так хорошо, как давно уже себя не чувствовал. Уже около месяца он не разу не подумал свою «бредятину», и ему в целом «хорошо живется». Я спросил его, почему он говорит об этом с таким озабоченным выражением на лице. Максим ответил, что он все равно сожалеет, что тратил свою жизнь на сомнения и порицание самого себя. Вот он эффект дальнего путешествия Советского гражданина за границу своей Родины. Я начал с привлечения ситуации «здесь и теперь»:
— Максим, прямо сейчас ты тратишь время на сожаления, тебе это нравиться? Так ли ты хочешь потратить его на самом деле?
Максим попал в замешательство: — Я не знаю, ответил он.
— Попробуй прямо сейчас подумать, как ты хочешь использовать это время.
Максим спросил: — Как мне это сделать? Теперь в замешательство попал я. С одной стороны я мог бы подсказать, как можно активизировать свои желания. С другой стороны, я почувствовал тяжесть на плечах. Тяжесть привлекла внимание. Сосредоточившись на ней, я вдруг вспомнил свой сон. В этом сне я оказался в музее, экскурсовод показывал среди разных древностей один из самых уникальных экспонатов – огромный камень. Нет никаких сомнений, сказал он, что это камень Сизифа. Вот она одна из самых типичных ошибок – решил за клиента, что он не хочет больше сожалеть, а его не спросил, может ему нравиться? Это как раз и называется слиянием. А еще это конечно Сизифов труд. В такой ситуации осталось только одно спасательное средство – поддерживать то, что есть, раз уж он сожалеет, так пусть сожалеет на полную катушку!
Я: — Продолжай сожалеть прямо сейчас и делай это вслух.
М: — Сколько времени можно было жить по-человечески… и т.д. и т.п…
Сначала Максим оживился, стал ерзать на стуле, быстро говорить, но потом вдруг, замолчал, всем своим видом показывая, что он мучается.
Я:- Ты почему- то остановился…
М: — Я вдруг подумал, сколько можно сожалеть!
Тут я почувствовал злорадство. Я призываю Максима принять его агрессивность, а свою собственную при этом подавляю. Нет, так не пойдет, я тоже буду выражать свою агрессию!

Я: — Можно сожалеть до старости, пока копыта не откинешь…
М:- ?

Максим с грустным видом изобразил на лице удивление. Я подумал:
«Он явно играет со мной в дурачка, что ж, продолжим»:

Я:
— Сидит на стуле старец бородатый,
Он в этом кабинете поседел,
Он сокрушается, что сожалел когда- то,
Что всю жизнь беспрерывно сожалел.

Это совсем не терапевтично, подумал я, самолюбование в присутствии клиента, да еще и за его счет! Однако эта отчаянная мера подействовала неожиданным образом.

М:
— И с ним сидит психолог нагловатый,
— Со старца много денег поимел,

Потом Максим на некоторое время задумался и напоследок произнес:
— И он, гад, ни о чем не сожалел!

Вот это да! Психолог гад! Много денег! Ну и что теперь делать? Нужно заметить, что я не люблю, когда меня называют гадом. Но с другой стороны сколько раз я говорил Максиму, что он внутри себе пережевывает агрессию, которую не выражает вовне? Когда я начал интересоваться, что во мне самого гадского, он быстро пожалел о своем приступе спонтанности, и начал петь песни о том, как я ему по настоящему помогаю. Мне пришлось долго убеждать Максима, что анализ этой фразы делается для того, чтобы понять, что ему, Максиму нужно от терапии. Каким- то образом мне это удалось. Оказалось, что самым моим гадским качеством с точки зрения Максима является любопытство и веселье по поводу «самых ужасных вещей». Затем он сказал, что за время нашей работы он изрядно понабрался от меня этого качества, о чем совсем не сожалеет, оказывается, иногда полезно побыть немножко гадом.

Я:- А были ли среди наших встреч такие, о которых ты сожалеешь, которые можно было бы провести с большей пользой?
М: — Нет, что ты, все встречи были очень полезны!

Да, это слишком крутой вираж, Максим явно напуган. Он напрочь отказывается находить различия между сессиями, отделавшись благостным безразличием. Однако теперь поздно давать обратный ход, лучше продолжать.

— Максим, найди отрезки нашей работы, которые хотя бы чуть, чуть были более интересными, важными для тебя. Время нашей встречи тоже, в общем, не бесконечное. Как бы ты мог провести это время сегодня, чтобы потом не сожалеть?

Через неделю Максим не пришел на сессию под каким-то предлогом, а еще через неделю я узнал, что «бредятина вернулась».
— Ты, правда, считаешь, что нам пора заканчивать?
— Максим, закончим мы только тогда, когда ты сам почувствуешь, что пора. Но я вижу, что ты уже сам неплохо справляешься со многими вещами, например, ты сам говорил, что можешь твердо реагировать на агрессию и поддерживать свое хорошее настроение. Это так?
— Да это так, так все и есть, только вот бредятина вернулась…

Эти слова мне давались с трудом. В этот момент я представлял, что Максим уйдет, а его симптомы так и останутся, получится, что я полтора года морочил человеку голову.

— Максим сейчас есть шанс очень интенсивно поработать с твоей «бредятиной», я заметил, что за все время ты не разу не «бредил» во время наших с тобой встреч, что ты думаешь по этому поводу?
— Но ведь на сеансах это совсем другое…

Некоторое время ушло на то, чтобы подумать, как бы выглядела «бредятина» будь она по поводу меня. Максим отважился пофантазировать и сказал, что он тогда бы представлял, что душит меня. Еще некоторое время ушло на то, чтобы выяснить в подробностях, как он себе это представляет. Оставшаяся часть сессии ушла на то, что Максим экспериментировал с образом удушения гада — психолога как с кинопленкой: ускорял, замедлял, прокручивал в обратном направлении, останавливал и т.д.

Через некоторое время он вдруг спросил: « — А как это может мне помочь?». Я задал встречный вопрос: « — А кто сейчас представляет все эти ужасные сцены?». В ответ на это Максим сказал:
— Если бы было можно, я бы тебя и вправду бы удушил! Как можно позволять себе такой цинизм?!

И далее Максим стал говорить о накопившейся злости. О том, как его злит, что я так спокойно о всяких ужасных вещах, что я не ответил на вопрос надо ли заканчивать терапию, о том, что в нашей работе нет никакого плана и он вообще никогда не позволял себе так злиться и я всегда делаю так, что он не может себя контролировать. Это был взрыв искреннего негодования.

Некоторое время Максим гневно смотрел на меня, а затем вдруг сказал:
— Я совсем не хотел, чтобы злые мысли ушли, наоборот это очень правильные мысли!
— А что с тобой происходит сейчас?
— А сейчас они ушли сами и я уже на тебя не злюсь, а наоборот благодарен тебе.
— Может быть, все эти мысли это не бредятина, а просто твоя злость?
— Да, я никогда не думал об этом, но ведь мне не за что злиться на маму и жену!
— Ты говорил, что и на меня не за что злиться.
— Да, может быть и на них на самом деле есть за что…

Сессия закончилась многократными уверениями со стороны Максима, что он относится ко мне очень хорошо и доволен результатами нашей работы.

Несмотря на рецидив, после это сессии Максим не жаловался на навязчивые образы агрессивного содержания. Мы работали вместе еще 12 встреч. Две последующих связаны с рецидивом. Максим был очень удивлен, что возвращение симптомов в конце психотерапии это обычное дело. Остальные были посвящены сомнениям Максима в том, что результат будет стойким и тому, что ему страшно прекращать психотерапию и в то же время хочется это сделать поскорее.

Я некоторое время пытался обратить внимание Максима на том, как и зачем он сомневается, но потом подумал, что в его сомнениях я не могу ему ничем помочь.
— Максим, я не знаю, насколько устойчивы результаты терапии. Во многом это зависит теперь от тебя, а так же от факторов, о которых почти ничего не известно.

Я предложил Максиму возможность возобновления терапии в любой момент. И еще три контрольные встречи: одну — через три месяца, вторую — через год и третью через три года. Последние три встречи разговор шел о том, что в жизни за это время изменилось. Этот часто перемежался грустным молчанием. На 38 сессии наша работа была завершена. Максим пришел на все контрольные интервью. Эти беседы показали, что за три года после терапии состояние Максима постоянно улучшалось. Тоскливое настроение и навязчивые представления возникали только один раз в течение первого периода (3 месяца) и Максим с ними справился, когда нашел того на кого злиться.

Навязчивые сомнения он оставил через год и сообщил, что по поводу наиболее сомнительных ситуаций «сам устраивал себе терапию». Максим перешел на новую высоко оплачиваемую работу, женился, в его семье появился ребенок. Через три года он мне сказал что, понял, что значит «здесь и теперь».

А чем ты занята сегодня вечером, после нашего свидания?
Как ты думаешь, ты мне нравишься больше, чем я тебе?
Привет, а можно я с тобой поговорю? А то пристают всякие девчонки, пытаются знакомиться…
Привет, а ты не подскажешь, как пельмени варить?
У тебя очень радостный нос!
Не подскажешь рецепт варенья из березы?
Привет! Сегодня потрясающий день, можно я подниму тебе настроение?
Привет! А ты тоже сидишь в ВК? И я. А на флейте играешь? И я нет. Видишь, как мы похожи!
А ты знакомишься с милыми молодыми людьми? Вот он я!
У тебя красивые глаза, а какого они цвета?
А спорим не угадаешь, как тебя зовут?
Ты, наверное, не дашь мне шансов с тобой познакомиться... Но пришли мне улыбку, если я не прав!
Я явно далеко не первый, кто желает с тобой познакомиться. Но я – лучший! Хочешь, докажу?
Привет! Я продаю счастье! Хочешь, отдам тебе бесплатно?
Не подскажешь, куда лучше потратить зарплату?
Я устала ждать, пока ты сделаешь первый шаг. Привет!
У тебя потрясающие глаза, я никак не могу от них оторваться.
Вот смотрю на тебя и понимаю, что нам обязательно надо познакомиться!
Подскажи, скольких ты сегодня отшила? Я вот четырех. Ну и наглые же девушки!
Засмотрелся на твои фото и забыл познакомиться. Привет!
А ты веришь в любовь с сорок восьмого взгляда? А то я так долго смотрю на твои фотки, что влюбляюсь!
А как ты узнала, что я в сети?
Давай меняться? Ты мне двести грамм печали, а я тебе килограмм своей радости?
Может уже поговорим или так и будем друг друга лайкать?
Помнишь меня? Я тебе снился!
Привет, я сейчас читал интересную историю. Парень познакомился с девушкой, и они жили долго и счастливо! Кстати, а знаешь, как он с ней познакомился? Сказал: «привет, я сейчас читал интересную историю!»
Знаешь, до того, как я тебя встретил, был уверен, что я гей!
Как насчет флирта?
Привет! Я хочу взять у тебя интервью. Расскажи, какого это, быть самой красивой девушкой?
Не поможешь мне научиться разговаривать с девушками?
Привет, я провожу перепись населения и хочу начать с тебя!
Привет, поменяй, пожалуйста, мое свободное время на общение с тобой?
Ты очень ошибаешься, если думаешь, что я хочу с тобой знакомиться. Я хочу пригласить тебя на свидание!
Вот и встретились два чертовски привлекательных человека. Привет!
Не, ну если все время молчать, с тобой никто не познакомится. Я помогу, привет!
Знаете, у меня был не очень приятный день. Я был расстроен, но потом увидел твою аватарку.
Ты сможешь себя простить, если не ответишь мне?
А у тебя молодые люди у ног никогда не ползали? А у рук?!
А если бы я был такой красивой девушкой, как ты, то познакомился бы с собой!
А с кем ты встречаешься? А давай со мной!
Привет! Я пишу книгу о том, чего хотят девушки. Не расскажешь?
У такой потрясающей девушки, как ты, должен быть красивый шрифт!
Привет! Я заблудился в жизни и еле нашел тебя, ты же выведешь меня из тусклого мира одиночества?
Я могу с тобой пофлиртовать?
Знаешь, есть вещи, которые легко представить вместе – черное и белое, день и ночь, масло и каша, ты и я…
Не хочешь поговорить с человеком, которому ты очень понравилась?
Как думаешь, за какие вопросы парни получают пощёчины?
У тебя есть парень? А может нужен получше?
Наверное, ты влюблена в свой город?
Очень люблю собак. Не подскажешь, какую породу лучше завести?
Ты что, профессиональный стилист?
Вы прекрасны! Можно мы перейдем на «ты»?
Ты много времени проводишь онлайн, может сходим развеяться?
Ты такая красивая! Или у тебя в знакомых профессиональный фотограф?
Представляешь, написал тебе огромный текст, а потом вырубили свет. Поэтому просто привет!
Ух ты, мне тоже нравится эта группа! А какая песня твоя любимая?
У тебя очень милое лицо!
У тебя такие красивые глаза! Особенно левый!
Шикарные ноги! А правая шикарна вдвойне!
Мне нравится твой рот ☺
Знаешь, у тебя такая милая грудь! А их еще и целых две!
Красивое платье! Только знаешь, сумочка не очень подходит.
Слышала фразу, что с кем поведешься, от того и наберешься? Так вот, ты мне нравишься, и я решил, что наберусь от тебя!
Это было сложно, но я смог тебе написать! Вознаградишь ответом?
Ты когда-нибудь каталась на эскалаторе? Хочешь, прокачу?
Кажется, у меня амнезия, иначе бы я тебе уже написал!
У тебя нет случайно красной нитки? С ней мы бы смогли завязать дружбу.
Твоя красота сразила меня так, что я забыл, что хотел тебе сказать.
Тебе когда-нибудь предлагали руку и сердце? Я хирург, у меня их много!
Извини, можно мне подправить твои планы на вечер?
А это не ты случайно только что нажала «мне нравится» на моем фото? Нет? А жаль…
Интересно, а твой внутренний мир соответствует твоим фото?
Наверное, плохо быть твоей подругой, ведь ты всех затмила своей красотой!
В жизни мне не хватает двух вещей – тебя и волос.
Когда я тебя вижу, то понимаю, как же хорошо, что я холост!
Знаешь, твои волосы идеально подходят под цвет моей подушки.
Наверное, это больно, упасть с небес?
Девушка, а вашей маме не нужен зять?
Спорим на десять тысяч, что я приглашу тебя на свидание, а ты откажешься?
Выходите за меня замуж!
Срочно, вызовите скорую, меня подстрелила стрела любви...
Подари мне свою грусть? Мне нужна она для экспериментов.
Привет! Ты не могла бы завтра разбудить меня звонком? Я боюсь проспать.
Ты пришла из сказки?
Знаешь, что такое любовь с первого взгляда? Если нет, то я напишу еще раз!
Ты – Алиса, моя связная?
Девушка, вам, наверное, надоели с вопросом про зятя?
Я купил боржоми и салями, приходи кушать!
А я вот собираю гарем. Не хватает только тебя.
Когда ты уже будешь делать свой первый шаг! Я устал ждать и делаю его сам! Давай знакомиться!
Я тебя точно где-то видел, не напомнишь, где?
Ты прекрасна в интернете, покажи себя в жизни?
Привет! Потрясающие места на твоих фотографиях. Это где?
Ты написала, что любишь «….» группу. А у тебя нет их песен на кассетах?
Ты когда-нибудь видел действительно интересную девушку?
У тебя очень знакомое лицо! Ты не была вчера в клубе?
Знаешь поговорку «послушай женщину и сделай наоборот»? Так вот, я не хочу, чтобы ты мне отвечал!
У меня есть отличная вакансия! Мужчина/Девушка для похода в кино со мной. Не хочешь попробовать?
Привет. День такой хороший сегодня. Хочу поднять кому-нибудь настроение. Может, тебе?
Сегодня я видел тебя во сне, но ты успела сказать только свое имя и фамилию. И вот я тебя нашел!
У тебя такие прекрасные глаза. Я уже давно смотрю только в них, но не решаюсь написать.

Возможно вас заинтересует